Судьба попугая

Этим же вечером, когда рабочие ушли, Добрынин и Софронтов решили внимательно осмотреть цех. В цеху было довольно чисто, и воздух был прозрачным, что удивило Добрынина.

Внимательно осмотрев все углы и поверхности цеха, Добрынин и Софронтов тем не менее ничего подозрительного не нашли.

Вернулись в отдел кадров. Заварили чаю и задумались.

— Во всяком случае, ты прав в том, что те, кто работают на разматывателе и пресс-резаке, прокалывать не могли, — сказал кадровик. — Давай их сразу вычеркнем из списка.

И, вытащив список из стола, Софронтов пробежал глазами фамилии и, взяв карандаш, стал вычеркивать, называя фамилии, с которых было снято подозрение:

— Солодова… Кормухина… Володина… Кошкина… Белопольская… Шехерева и… Щербак… да и вот Липкина тоже… Остается двадцать… Учитывая характеристики и личные дела, я думаю, надо проверить первым делом Кузнецову, Матросову и Морозову… видишь, они из верующих семей, хоть и комсомолки.

Пока пили чай, народного контролера пронзила мысль.

— Слушай, — сказал он, опустив только что поднятую кружку обратно на стол.

— А давай этих работниц по четыре до обеда и по четыре после обеда командируем в другие цеха…

Софронтов прищурил глаза и непонимающе пожал плечами.

— Зачем? — спросил он.

— Ваплахов будет проверять качество, и если в какой-то день до или после обеда у всех красноармейцев будут целые глаза, значит вредительница была в этой четверке, которая была в это время в другом цеху.

— Ну ты хитрец! — одобрительно сказал Софронтов. — А такой простой с виду! Только надо директору сказать. Они позвонили директору, но его в кабинете не было.

— Слушай, а может, майору позвоним? — предложил Добрынин.

Майор Соколов был у себя. План ему очень понравился, и он попросил к утру сделать для него копию списка подозреваемых.

Вернувшись к себе в общежитие, Добрынин проинструктировал сонного уркуемца насчет следующих нескольких дней.

Спал он ночью крепко и хорошо, в отличие от Ваплахова, отработавшего смену за двоих и даже во сне отхаркивавшего вкус резины изо рта. Однако это не помогало, и он ворочался с боку на бок, то просыпаясь, то впадая в неустойчивую дрему, которая всякий раз заканчивалась приступом тошноты.

Утром приказом директора фабрики первую по списку четверку командировали в цех надувных шариков.

Томительное ожидание овладело Добрыниным, и хоть понимал он, что мог бы сейчас пойти в комнату контроля и, помогая Ваплахову, ждать там, но что-то держало его, не выпуская из отдела кадров, ставшего на несколько дней штабом расследования.

Перед самым обедом он все-таки заглянул в комнату контроля.

— Ну как? — спросил он.

— Есть проколы, — ответилурку-емец, вытирая со лба пот.

Добрынин кивнул и вернулся в отдел кадров. Там же они и пообедали, благодаря заботе директора. После обеда Софронтов вычеркнул фамилии первой четверки из списка подозреваемых.

Наступило время для командирования второй четверки. Вечером список подозреваемых сократился еще на четыре фамилии.

Оставалось только ждать, и двое пожилых мужчин, взявшие на себя ответственное задание, терпеливо ждали, зная, что в конце концов победа будет на их стороне.

В конце следующего рабочего дня урку-емец, несмотря на огромную усталость, счастливо улыбнулся зашедшему Добрынину.

— После «беда проколов не было, — сказал он. Добрынин был счастлив. Он обнял Ваплахова и побежал в отдел кадров. Тут же доложили они с Софронтовым и Фомичеву, и майору Соколову о том, что подозреваемых осталось четверо.

— Что ж, — довольным голосом сказал Соколов. — Значит, дальше будет так — две из четырех командируются утром, другие две работницы — после обеда. Вечером доложите.

Дело шло к концу. Круг смыкался вокруг вредительницы, и, понимая, что после окончания этого дела жизнь снова станет монотонной и грустноватой, Добрынин потерял свой азарт. Еще день-два, думал он, и снова они вдвоем с Ваплаховым по восемь часов в день будут надувать красноармейцев, рабочих и крестьян, и если это продолжится, то вкус резины и талька останется во рту до конца жизни.