Судьба по-русски

Предполагал, что работа, если Заклунная будет утверждена на роль, мне предстоит нелегкая. Ведь актриса окажется в совершенно другой рабочей атмосфере. Все для нее на съемках будет чуждым: вместо привычных театральных декораций — настоящая плотина, бульдозеры, самосвалы, бегущий с гулом Енисей… И партнеры не те, и одеты не так… И режиссер требует не то, что тот, в театре. И текст порой не тот, что там…

Актриса попадет в обстоятельства чрезвычайные, в которых занервничать — раз плюнуть. А это значит, что нужна деликатность и доброжелательность в работе режиссера. Иначе, мягко выражаясь, будет неудача. Значит — неудача и моя.

Не знал я и как работает Салтыков. По слухам — режиссер он был с крутым характером. А после грандиозного общественного и зрительского успеха его картины «Председатель» характер, наверняка, стал еще круче.

Позвонил Лапикову:

— Иван Герасимович, только без утайки — каков в работе Салтыков?

— Надо терпеть. Он стоит того. Ядреный!..

Ну, «терпеть» — актерам не привыкать: нам на роду написано терпеть режиссеров, даже беспомощных. А вот что «ядреный»— это многообещающе. Это по мне…

И вот состоялась моя первая встреча со своей предполагаемой партнершей. При первом нашем рукопожатии я обратил внимание, что у Валерии очень холодные руки.

— Что так? — спросил я ее.

— Боюсь, — коротко, без рисовки ответила она.

Оказалось, что волновалась Заклунная не только оттого, что еще не было ясно, утвердят ли ее, но боялась она и меня, как возможного партнера по фильму: я тогда уже был известен, а ее в кино еще никто не знал. Но, как это ни странно, в ее действительно красивых зеленых глазах я не заметил ни тени страха… Завидное самообладание…

Вот такой — умеющей держать свои нервы в железных тисках — я знал Валерию на протяжении всего периода работы над фильмом. Бывала, конечно, и улыбка на ее лице — как знак творческого удовлетворения. Тогда, оживляясь, она спешила общаться с окружающими ее людьми, словно делилась радостью.

Говорили мне, что видели ее и плачущей, но… это тайком, в одиночку. Роль Марии сколочена драматургом крепко — упругая, действенная, но все же какая-то однобокая, в общем, как все в ту пору положительные герои в нашей драматургии. По сути, в роли всего две краски: не дать Добротину взорвать мраморную гору — это динамика — и страдания по поводу неладов с любимым человеком. И все. Поэтому Валерию чаще всего видели — ив кадре и за кадром — покрытую этаким флером грусти и тоски.

Но однажды мне посчастливилось подсмотреть Заклунную в раскованном, без груза ролевой тяжести, состоянии.

Знаменитый гидростроитель Бочкин — тот, про которого был уже снят документальный фильм «Девять морей Бочкина», — вырвал из своей суматошной жизни время для нас, киношников, и устроил консультацию. Мы долго «ловили» его с намерением вывести на откровенный разговор — про то, чего в сценарии нашего фильма нет, а нам для душевной подпитки во как нужно. Для меня он как-никак — живой прототип, легенда: наблюдай, бери, копируй…

К счастью, герой наш оказался увлекающимся и подвижным мужчиной. И что бы он ни говорил, даже комплименты в мой адрес, сам глаз с нашей Валерии не спускал. Дьявол, а не мужик…

Вот отрывки из его рассказов:

— …Чую я — задыхаюсь, рабочей силы не хватает. Во все инстанции криком кричу… И пошли к нам составы за составами с демобилизованными из армии ребятами. Красавцы, здоровяки! Ну, думаю, держись, батюшка-Енисей! А они, чертовы кобели, недельку-другую пошуровали и дёру со стройки… Я понял: хана моей ГЭС!

Еду к Алексею Николаевичу Косыгину. Так, мол, и так, общий привет коммунистической стройке, мужики мои драпанули. «Заработки-то — дай бог всякому!» — говорит сердито премьер. «Рублем не захомутать», — отвечаю ему. А он мне еще сердитее: «Тогда чем?!» Отвечаю: «Только бабою…» Бедный Алексей Николаевич от изумления сначала распахнул глаза, а потом сильно так зажмурился… Я понял — о чем-то соображает, значит. Ни слова не говоря, врезали мы по стакану боржоми. «Ладно, — говорит, — иди к Тяжельникову и решай с ним эти половые вопросы».

Я в ЦК ВЛКСМ, к Первому секретарю. И сразу с порога: «Евгений Михайлович, без комсомолок ударной стройке — кранты!..» И началось все под девизом: «Девушки, без вас — коммунизму каюк!» Конечно, кинулись агитаторы главным образом куда? Известно, к ткачихам. И что вы думаете, как прослышали мои женихи, что идет первый эшелон с девчатами, все на стройке вздыбилось, зашевелилось, задвигалось!

Слушал я живописную речь Бочкина и упивался его энергией — все подтверждало наше с Салтыковым видение моей роли в фильме. Но, пожалуй, больше всего поразило меня, как Заклунная смотрела на Бочкина: такой мне пока не приходилось ее видеть — она светилась восторгом, глядя на этого незаурядного человека…

И тут меня осенило: она же — Катерина в моем будущем фильме «Любовь земная», который я тогда собирался ставить, обдумывал его, одновременно снимаясь у Салтыкова в «Сибирячке»…

А начальник гигантской стройки на Енисее заливался соловьем: