Судьба по-русски

Рая робко протянула редактору конверт, переданный главврачом. Приняла приглашение сесть.

— «Прошу вас выслушать подателя этой записки»… — стал читать редактор. — Ну, что ж, Раиса Израилевна, я — весь внимание. — Сказал он это душевно и просто.

Рая поняла его тон — он расположен к откровенному, дружескому разговору. Она положила на стол смятый лист газеты, несколько раз прогладила его дрожащей ладонью…

— Кто это? — Рая показала на фотографию.

— А вот его подпись под статьей…

— Это… — Рая проглотила душивший ее комок. Потом решилась: — Это неправда. Это — не он!..

— Раиса Израилевна… Такое заявление требует доказательств…

— Извольте.

Ровно, словно отрепетированный монолог, Рая начала свой рассказ о том, что знала, что пережила. Ни единого плохого слова не сказала она о генерале Садырине. Зато без утайки поведала редактору историю, связанную с Францем, рассказала, что он дал ей возможность впервые почувствовать себя личностью… Она доверчиво призналась, что была с ним в близких отношениях… И сама впервые, наверное, поняла, что любит его…

— Вот и не знаю, совершаю я сейчас доброе дело или предаю его… Если он тот, каким кажется, судя по статье, то дай ему Бог сил и мужества… Но если… Будет ли мне прощение?..

Редактор, конечно, знал биографию так называемого «Франца». Знал, что он не немец, а поляк, что он разведчик. Но кто его знает, может, в этой столь необычной истории есть путаница? А может, двойник?

— Раиса Израилевна, а что если мы сейчас с ним повидаемся?

— Нет!.. — хрипло вскрикнула Рая. — Я не выдержу!.. — И заплакала.

Редактору очень хотелось сообщить Рае о том, что бывший ее муж, генерал Садырин, к этому времени за аморальное поведение и за служебные злоупотребления разжалован в рядовые и судим. Но он промолчал — понимал, какая тяжесть и без того свалилась на эту милую женщину.

— Давайте сделаем так, Рая. — Он назвал ее просто по имени, чтобы настроить на более доверительный тон. — Я представлю вас автору этой статьи как журналистку, понимаете? Мы приедем, войдем к нему, поговорим кое о чем, и вы удостоверитесь, он это или не он. Ну как, рискнем?

Рая ответила не сразу:

— Пожалуй!..

Редактор-генерал и Рая вышли из машины, миновали ворота и сразу попали во двор, заполненный людьми. Одеты они были странно: кто в штатской, кто в полувоенной одежде, кто-то был уже обмундирован с иголочки. Но форма была не наша. И речь была не русская.

В приемной начальника Войска Польского редактора и Раю встретил адъютант…

— Чекамы, чекамы, панове!.. — Он обратился к визитерам по-польски и тут же, извинившись, заговорил с сильным акцентом по-русски: — Ждем, ждем! Прошею. Посидите, пожалуйста, я должен сделать доклад пану. — И ушел за дверь.

Редактор вынул из портфеля блокнот и карандаш.

— Держите, Раечка. Я буду задавать ему вопросы, а вы записывайте. И спокойно, деваться нам уже некуда.

Адъютант вернулся:

— Бардзо проше! — И улыбнувшись смущенно, добавил: — Ну, вы поняли… Пожалуйста!..

Редактор встал, подал руку все еще окаменело сидевшей Рае. Она поднялась с трудом, на секунду вцепилась в плечо редактора — качнулся пол, шевельнулись стены… И, словно кидаясь в прорубь, решительно сама открыла дверь в кабинет. Следом за ней вошел редактор. Он только успел открыть рот, чтобы произнести слова приветствия, но так и остался стоять, не проронив ни звука… Он смотрел на Раю и на того, к кому они пришли…

Перед ними с немигающими, полными удивления глазами стоял сильный, волевой мужчина лет сорока. На его побледневшем лице четко выделялся небольшой красноватый шрамик на скуле, возле правого глаза — этого не было видно на газетной фотографии…

— Раишка!.. — прошептали его губы.

Кроме Франца, так ее никто не называл. Ей хотелось ответить ему, но как его назвать? Францем? Или так, как в газете? И кто он — друг или враг? В памяти Раи вихрем пролетали минуты их общения, всплывало лучшее, что могло быть между мужчиной и женщиной… Но она онемела…

— Я думаю, что молчать можно и сидя. — Редактор попытался шуткой разрядить напряжение и сел первым.

Медленно опустилась на стул и Рая… Сел «Франц»…

В оглушающей тишине редактор стал осматривать кабинет — книги, какие-то карты, на стене портрет народного героя Польши Тадеуша Костюшко… Потом сказал, смеясь:

— Знаете, я устал от вашей говорильни. Пойду-ка помолчу с паном адъютантом. — И вышел в приемную.

«Франц» тотчас подсел к Рае. Она сжалась, закрыла глаза, стала нервно вертеть скрученный в трубочку блокнот.

«Франц» обратил внимание на ее руки: неестественно белые, опухшие.

— Почему такие руки?

— Я работаю прачкой в госпитале.

— Ты? Профессиональная медсестра? Как так?

— Не доверяют, — ровно, без попыток вызвать жалость, ответила она.

«Франц» склонился к рукам и стал нежно целовать их. Рая увидела, что за время их разлуки в его пшеничных волосах появилось много седины.

— Кто ты? — касаясь губами его затылка, шепотом спросила она.

Он не поднимал головы. Думал: что ей можно сказать? И надо ли ей все знать? Понял, что сказать ей он может одну только правду.

— Раишка… Я тебя очень… люблю!..

— Я знаю… Как же тебя зовут?

— Анджей… Как в газете…