Судьба по-русски

Над их головами на бреющем полете со страшным ревом пронеслись самолеты. Они летели так низко, что, казалось, задевали верхушки деревьев. Потом наступила тишина. Рая прислушалась — не проснулись ли дети? Не вышли ли искать ее?..

Офицер, понимая ее душевное смятение, снова заговорил:

— Рая… Я боюсь, что больше не смогу уберечь вас, Гришу и Александра… Пожалуйста, будьте благоразумны…

Рая лихорадочно перебирала в уме варианты того, что мог ей предложить враг.

— Что я должна сделать? — обреченно спросила она.

А он не мог откровенно рассказать ей обо всем. Драматизм ситуации, искренние чувства к ней, его служебное положение… Чтобы не потерять ее и спасти детей, была единственная, хотя и очень рискованная возможность. И он сказал:

— Рая!.. Согласитесь быть моей… домработницей…

Больше года Рая, переступив через себя, прожила почти заложницей в доме у Франца. Про его дела она ничего не знала, да и боялась знать, чтобы, не дай Бог, не пала на нее и тень подозрения, будто она что-то выведывает в пользу Красной Армии. Она умела скрывать от всех, что из немецкой речи, по радио или из телефонных разговоров, она кое-что понимала: ведь еврейские и немецкие слова во многом схожи.

А Франц, крутя ручки приемника, иногда, словно случайно, задерживался на передачах из Москвы. Сводки были ужасающие. Совинформбюро все чаще говорило о сдаче наших городов. Однажды, когда прозвучало: «После ожесточенных боев наши войска оставили город Харьков…»— это был ее родной город, там жили ее отец и мать, — Рая не сдержалась:

— Зачем вы мучаете меня?! — Она поставила на стол поднос с завтраком для Франца и опустилась на стул, чего никогда не делала в его присутствии.

Франц щелкнул ручкой приемника, сел рядом с ней.

— Раишка, ты просила помочь вам переправиться к родным в Харьков. Я говорил, что для вас это невозможно. Ты мне не верила…

— Ты же фашист, — сказала она беззлобно, глядя в его глаза, в которых видела свет сочувствия, а может, и правда, любви…

— Я принес книжки. Учебники для мальчиков. — Легкая улыбка скользнула по его лицу. — Опять не веришь мне?

Рая не ответила на вопрос. Она не могла поверить, что он, ее хозяин, просто так делает добро своей горничной. Вздохнула и подняла крышку с тарелки, в которой была жареная картошка, приготовленная на сале с луком, — так, как любит он…

Как жили они этот год?

По-разному. Первое время мальчики дичились хозяина. При его появлении в доме ныряли как мышки в норки — прятались от него. Франц держался ровно: никогда не заигрывал, не задабривал, но и, замечая шалости, не позволял себе повышать на них голос.

Иногда он общался с ними через «переводчика»-маму.

— Раишка… — Отчества «Израилевна» он не произносил — не хотел, чтобы это слово случайно вышло за стены дома. — Скажи, пожалуйста, Григорию, что дразнить в вольере собак опасно. Это очень злые твари.

Гришутка сидел затаясь в углу между кроватью и шкафом и настороженно ловил каждое слово хозяина. Однако ему понравилось, как тот сказал: «Григорий».

А с Сашей было так. Франц застал его за шахматной доской. Фигуры были расставлены хаотично, но мальчик, насупив брови, переставлял их, серьезно изображая из себя гроссмейстера.

— Хочешь научиться? — спросил хозяин.

Мальчик от неожиданности, вскочил и как солдат вытянулся перед офицером. Покраснел от неловкости, но кивнул головой в знак согласия.

— Сегодня будет первый урок. Молодец, Александр, шахматы — дело хорошее. Как русские говорят? Мозговатое? — И рассмеялся над своим произношением.

Потом они частенько засиживались за столом. Однажды случилось так, что Саша всерьез свел партию вничью.

— Раишка! Браво! Александр почти выиграл. Значит, будет и победа! Будет? — обратился он к мальчику.

— Будет! — просто ответил мальчик.

— Дай Бог! — согласилась Рая.

Победа!.. О чем подумали в эту минуту все трое — никто не знает…

Отношение Франца к мальчикам все больше привлекало их к нему. Рая очень долго держалась в рамках своего положения в доме — домработницы. Неназойливые знаки внимания со стороны хозяина она принимала как благодарность за ее усердие в работе. И только…

Всегда трезвый, Франц как-то за ужином попросил водки. Выпил. Пригласил выпить и Раю. Она, предчувствуя, о чем может зайти разговор, а может, и каковы будут поступки захмелевшего хозяина, сказала «нет!» и ушла.

Не раздеваясь, набросив на себя плед, улеглась на диван неподалеку от детей. Она думала о нем, о Франце… Одинок — вся семья погибла при бомбежке в Потсдаме… Красив… Как он хорош, когда моется над умывальником — торс атлета… А глаза… В них — ласка, нежность… Как все это непохоже на то, что всегда с отвращением видела она в их военном городке в глазах у гарнизонных ловеласов. Там была страсть жеребцов, и только. Да и муж держал ее при себе лишь как украшение, подтверждение его удачливости: карьера, чины, красавица жена… Она испугалась своих мыслей, ее стало знобить. От холода ли?..

Только бы он не вошел.

Он не вошел.

Но вскоре это все же произошло…