Судьба по-русски

Руки у санитара дрожали, когда он вставлял кассету в магнитофон… Тихо, задушевно зазвучал голос певицы: «Издалека долго течет река Волга…» Честное слово, мне показалось, что красота голоса в этих диких горах покрыла грохот войны. Сережа затих, стал дышать ровнее. Сквозь сомкнутые ресницы блеснули слезы. Он попросил: «Люсенька, миленькая, громче». Чья-то рука нервно потянулась к магнитофону, и песня словно вырвалась из ущелья. Мощный голос Зыкиной заполнил все адово пространство: «…течет река Волга, а мне семнадцать лет…» «Люсенька, родненькая, еще громче… – просил шепотом Сережа. – Еще громче, любимая». И когда магнитофон заревел до упора, когда, казалось, зловещие горы эхом отозвались: «А мне семнадцать лет…» – Сережа сказал: «Давай, тяпай…» Ну, и…

Хирург умолк, задумался.

– Ну, и… – осторожно попросил я его продолжать историю.

– А дальше – и смех, и слезы… Спустя пятнадцать лет, в День Победы, встретились мы с Сергеем на Поклонной горе.

Там у нас есть местечко, где обычно в этот день собираются «афганцы». Ну и обычное дело – объятия, поцелуи, по чарке фронтовой… Спрашиваю у Сергея: «Как нога?» – «А, вы про мою “Люсю”? – И тростью похлопал по протезу. – Она молодец!» Прижав меня к себе, по-дружески похлопал по плечу. Его жена, стоявшая рядом, преодолев смущение, сказала: «Знаете, он с “Люсей” разговаривает чаще, чем со мной. Утром, как надевает протез, говорит: “Ну, Люсёк, отдохнула?.. Молодец, сегодня у нас работы ой-ой-ой”. А вечером снимает и опять: “Ложись, Люсёк, умаялась ты за день”». – «А вы не ревнуете?» – «Нет, что вы! Мы Зыкину оба любим… А когда он хочет послушать ее, то говорит: “Поставь мне анестезию, что-то здоровая нога пошаливает”. А тут недавно так разбушевался, что совестно и сказать». – «Что же случилось?» – «Да в газете он прочел, что про Зыкину неуважительно написали». – «Ну и что же?..» Сергей поторопился ответить сам: «Она вам такого наговорит…» – «И все же…» – «Да послал я этого журналиста матерком, только и всего… Ну вы сами, товарищ хирург, подумайте: у нас дома портрет Зыкиной висит на самом почетном месте… А этот подлец, понимаешь… Такое о женщине…»

Меня уже настойчиво звали к камере. Хирург извинился, что отвлекал меня от работы. Он действительно задерживал меня, но я сам хотел дослушать до конца эту невероятную историю. Стол, за которым мы сидели, попадал в панораму, и его уже надо было освободить для съемки. Мы встали, попрощались. Мой собеседник пошел к стойке – ему требовалось выпить еще кружечку пива, успокоиться…

А меня все не покидает мысль: вот мы спорим, прав ли Достоевский? Спасет ли красота мир? А чего спорить?.. Жизнь сама отвечает на это…

Но услышанное мною от калужского хирурга требовало выхода – такое нельзя носить в себе…

Я был приглашен в зал «Россия» на концерт, посвященный юбилею Людмилы Георгиевны Зыкиной. Певица сидела на сцене сбоку, в кресле. Поздравлявшие подходили к микрофону, что стоял на авансцене, говорили приличествующие случаю слова, потом шли к юбилярше, дарили цветы, целовали руки… Все – как обычно бывает на юбилее.

Я знал, что мне тоже надо выходить к микрофону, говорить то, что было говорено тысячу раз… И почему-то не очень хотелось снова пережевывать всем известное. Хотелось сказать что-то такое, что бы соответствовало неповторимости таланта великой певицы… И вдруг меня озарило!..

Когда подошла моя очередь, я вышел к микрофону:

– Сударыни и судари! Я сейчас поведаю вам такое о Людмиле Георгиевне, чего она сама про себя и не знает…

Закончив свой рассказ, я обратился к юбилярше:

– Люся, если можешь, пой еще громче – может, всей России станет легче в ее болях!..

Зыкина не стала дожидаться, когда я подойду к ее креслу, а поднялась сама и бросилась ко мне через всю сцену. Царица русской песни, красавица в парчовом наряде бежала ко мне почти как девочка… Обняла, поцеловала…

Я так и не спросил ее – знала ли она о той истории? Ведь свидетелями необычной операции было столько людей…

А может, услышала ее впервые от меня?..

Невоплощенный сюжет

Наверное, следовало бы закончить книгу на предыдущей главе. Но меня не оставляла мысль, что последней точкой в личных воспоминаниях, в рассказе о своей судьбе, неотделимой от судьбы моей страны, моего народа, должно стать нечто, не относящееся только ко мне. Мне хотелось завершить книгу историей о необычной судьбе одного из представителей нашего народа. Точнее – представительниц…

Ведь ее судьба – это та же «судьба по-русски». Хотя я и не присутствую в той истории, которую хочу рассказать, я решил поместить ее в книге. И не просто поместить, а подчеркнуть, что этот сюжет – как бы мини-книга в объемной книге – достоин самостоятельной литературной или экранной судьбы. Потому что это – из нашей общей со страной, общей с народом жизни.