Судьба открытия

И они обсуждали меры, которые еще можно предпринять для восстановления прежних работ лаборатории, обдумывали, к кому обратиться в Москве, пытались разобраться в причинах происшедшего. От медицинских сестер Лидия Романовна знала все последние новости о здоровье Григория Ивановича. Когда она выкладывала их, лицо ее становилось строгим и скорбным, а Шаповалов молча вспоминал, как она плакала на лестнице.

— Биться надо за его работы не на жизнь, а на смерть, — сурово говорила она. — А вы, Петя, не теряйте времени. Вас, если не получите ученой степени, затопчут. Нынешней зимой вы обязаны — для начала — сдать кандидатские экзамены!

…Деревянный домик, в котором Шаповаловы снимают комнату, стоит на самом краю города. Односторонняя улица: дома, окруженные нехитрыми угодьями, палисадники, перед палисадниками — шоссе, а дальше, почти до горизонта, расстилается картофельное поле.

Сегодня, как и всегда по вечерам, Шаповалов сидит на крыльце, читая. Возле него набросано до десятка книг. Из дому вышла Вера Павловна, присела рядом на ступеньку.

За полем закатывается солнце. По шоссе, поднимая пыль, проехал автобус. На соседнем дворе замычала корова. Через открытое окно из комнаты доносится голос Сережи: Сережа похныкивает, его кусают комары. Веру Павловну они тоже не щадят — она в сарафане и тапочках на босу ногу. Однако она сидит неподвижно, облокотившись на колени.

Она знает, какой Петя увлекающийся человек. Здесь он попал в водоворот отвратительной склоки, весь охвачен азартом борьбы, а водоворот втягивает, засасывает вглубь. У Пети нет уже прежнего положения, нет реальных перспектив, нет твердой точки опоры. И Вера Павловна ломает голову: что делать? Ей больно и страшно за Петю. А себя она чувствует ответственной за его судьбу.

Из окна опять доносится нытье Сережи — никак сегодня не заснет:

— Мам, комары-ы…

Солнце скрылось. Над полем стелется дымка. В сиянии заката вспыхнула звезда. Читать уже темно.

Отложив книгу, Шаповалов вглядывается в переливы красок на вечернем небе. Вера подсела ближе, притронулась ладонью к его спине. Ее волосы щекочут ему ухо.

— Петя, а может, нам уехать? — спросила она озабоченным шепотом. — Давай, миленький, плюнем, поищем другое место, где твою идею синтеза опять оценят и поддержат! Ты начал бы снова, в здоровой атмосфере. Ну, где угодно: допустим, в Москве, в Ленинграде…

Шаповалов медленно повернулся к ней.

— Предлагаешь мне капитулировать, оставить всех и смыться втихомолку? Нет, Веруся, — сказал он, — это совершенно невозможно. Ты просто не подумала как следует!

4

Стояло жаркое лето. По ночам мерцали зарницы, освещая вспышками и тучи в небе и дома, деревья у домов, и картофельное поле перед окном у Шаповаловых. Пейзаж, вырванный вспышкой из тьмы, долго сохранялся в памяти — голубоватый, недвижимый, странный. Казалось, будто из-за тысяч километров сюда доносятся отблески далекого боя.

Шедшая тогда в Испании война накладывала тревожный отпечаток на настроения и мысли Шаповалова. Он следил за каждым шагом этой схватки. Радовался поражению фашистов под Гвадалахарой, страдал при известии о падении Бильбао. В героическом отпоре силам зла он видел не только надежды и трагедию испанского народа, но ясно чувствовал преддверие гигантской битвы, которая вот-вот разгорится на весь мир.

Ночью мерцали зарницы, а днем ветер нес по улицам знойную сухую пыль.

Принявшись писать заявление в Москву, Шаповалов и Лидия Романовна решили изложить историю событий, развернувшихся вокруг трудов Зберовского. В цепи событий крупное место занимала ревизия, бывшая еще до приезда Шаповалова из Донбасса. И получилось так: в чем именно состояли выводы ревизии, не только он — и Лидия Романовна не знает досконально.

В университете есть копия акта ревизии; однако из канцелярии ее передали в отдел кадров, в личное дело Зберовского, где она хранится за семью печатями. Шаповалову подумалось, что увидеть этот акт будет легче в Комиссии советского контроля. Он пошел туда, обратился прямо к областному уполномоченному.

Уполномоченный оказался болезненного вида стариком, худым и нервным, с угловатыми движениями. Посмотрев на Шаповалова, он как-то чудно покрутил головой и спросил:

— А что вас, друг мой, так волнует? Зачем вам акт? Признайтесь откровенно: ущемили ваши собственные интересы?

— Отчасти — да.

— Ну, все понятно, стало быть.

— Ничего еще не понятно! — сказал Шаповалов, повышая голос.

Искоса взглянув, уполномоченный без надобности отодвинул от себя на сантиметр настольный календарь. Потом быстро нажал кнопку звонка.

Вошла молодая женщина, остановилась перед его столом. Он начал задавать ей вопросы. Ему было неизвестно, о какой ревизии идет речь, чем вызвана проверка деятельности университетских лабораторий, кто участвовал в ревизии. Да и вообще по характеру его вопросов тотчас обнаружилось, что он работает здесь лишь несколько дней и вникнуть в дела еще не успел. Нечеткие ответы секретарши теперь его сердили.

— Чего вы путаете профсоюз с облисполкомом! — воскликнул он. — А ну-ка, принесите эту переписку!