Судьба открытия

Не за горами осень. Капитан недавно сам ему напомнил, что удерживать на судне не станет. Больше того, капитан заранее послал в летную школу какую-то лестную для него аттестацию.

Еще несколько месяцев назад мысль о Летной школе для Шаповалова была мыслью самой приятной. Он был уверен, что какие бы преграды ни возникли на его пути, он своего добьется, и перед ним в будущем — судьба незаурядного пилота. Но странно: эта уверенность нынешним летом у него как-то ослабела. И нет уже прежнего нетерпения. Будто ему не так уж существенно теперь, поедет он в школу или не поедет, примут его там или забракуют.

В чем дело? Неужели обленился, плавая на море? Так нет же, он себе не позволит увильнуть от учебы! Сказано — пойдет учиться на пилота, и он заставит себя!

Невмоготу ему уже лежать и киснуть. Он спрыгнул с койки, поправил на спине рубашку, подтянул ремень. По трапу поднялся на палубу. Сел возле рубки на кнехт.

Солнце стало оранжевым. Теперь оно клонится к холмам на западе от Керчи.

В бухте штиль. Вся вода сияет отраженным светом. Из города доносится музыка. Городские улицы влекут к себе своей заманчивой и чуть-чуть таинственной жизнью, — ближайшая из них в каких-нибудь ста метрах за кормой «Тавриды».

Тоска сосет. На душе все время ощущение чего-то важного, что случилось сегодня. Девушка в зеленом платье. Никогда ее не встретишь, или удастся, может быть, еще хоть издали ее увидеть?

По склону Митридата громоздятся ярусы домов, покрытых черепицей. Вон там они стояли с ней. Шаповалов посмотрел туда и вдруг подумал: не ошибается ли он? Разве нет перед ним всевозможных открытых дорог, широких научных просторов, и почему он должен упрямо толкать себя именно в летную школу?

Слышно, как механики стучат в машине. Над одним из люков появилась голова Захарченко:

— Эй, Петя! Чего ты в меланхолию ударился?

— Тебя жду! — ответил Шаповалов и повернулся упругим движением; лицо его снова в улыбке — белые зубы блестят. — Когда ты соберешься наконец? В город охота скорей, честное слово!

6

У подножия Митридата, на узкой полосе между морем и горой, расположен приморский бульвар.

Синеватые сумерки. На бульваре яблоку негде упасть. Люди идут шумной каруселью, по одной аллее медленно — туда, по другой — возвращаясь назад. Мелькают пестрые платья и блузки, светлые костюмы горожан, форменки военных моряков.

Шаповалов и Захарченко втиснулись в толпу и пошли по бульвару в общем потоке.

Вдоль аллей вспыхнули яркие электрические фонари. Посередине бульвара заиграл оркестр. Всюду гомон, смех. Плывут звуки вальса, и чьи-то голоса подпевают им.

Захарченко разошелся вовсю. Он был возбужден и весел, перекидывался шутливыми словами с множеством незнакомых девушек, тянул Шаповалова за собой то вправо, то влево.

А ищущий взгляд Шаповалова не раз пробегал по сотням человеческих лиц. Но нет, его надежды напрасны. Той, единственной, ему не суждено увидеть больше.

Потом — кто знает, как это случилось, — Захарченко отбился в сторону, стоит и разговаривает с кем-то у длинной садовой скамейки под деревьями, где сквозь полумрак угадывается вереница сидящих людей. Рубашка Захарченко белеет вдалеке.

Когда Шаповалов сделал несколько шагов по направлению к Захарченко, с ближнего края скамейки негромко окликнули:

— Вы тоже здесь? Добрый вечер!

Голос был ее… Она!

У Шаповалова дрогнуло сердце. Снова жарко запылали щеки.

Однако он попытался овладеть собой, подошел и поздоровался.

И с этого момента он почувствовал, будто его подхватила волна каких-то ошеломляюще радужных и в то же время тревожных событий и куда-то мчит — помимо его воли.

У нее оказалось простое, хорошее имя: ее зовут Верой.

Две ее подруги подвинулись, чтобы он сел с ними на скамейку. Он оглянулся, а Захарченко нигде не видно. Ощущая сперва скованность, Шаповалов отказался сесть. Он постоит, спасибо.

— Что же, может быть, пройдемся? — предложила одна из подруг — он не заметил, которая именно.

Вера и обе другие девушки встали. Вчетвером они вышли на освещенную аллею и влились в движущийся по ней медленный людской поток.

Вскоре толпа оттеснила Вериных подруг. Шаповалов и Вера прошли несколько кругов, а затем свернули туда, где просторнее.

Они остановились уже за пределами бульвара, у самого моря. Здесь, кроме них двоих, сейчас нет никого.

Шаповалов, волнуясь, говорил ей о себе: он бывший шахтер из Донбасса. И чтобы она не поняла его неправильно — студентом он был только на рабфаке, а пока он временно матрос.

За их спиной тихо всплескивает море. Перед ними нависла гора Митридат. Внизу по склону кое-где светятся окна, а вершина горы на фоне звездного неба вырисовывается резким, словно тушью выведенным силуэтом.

— Там был акрополь города Пантикапей, — задумчиво проговорила Вера. Как бы объясняя это, она добавила: — Я с детства под этой вершиной живу, я выросла в Керчи.

Шаповалов смотрел на нее озадаченным взглядом.