Судьба нерезидента

Впрочем, есть на Кап-Ферра и необыкновенный музей, открытый для публики и принадлежащий французской Академии изящных искусств, опять же связанный, хотя и косвенным образом, с Россией. Называется он Mus'ee ^Ile-de-France, или «Вилла Эфрусси-де-Ротшильд». Построила ее в начале XX века баронесса Беатрис Ротшильд, успевшая крайне несчастливо побывать замужем за отпрыском одесского рода Эфрусси, российских торговцев зерном и нефтью. Муж был на много лет старше жены, неисправимый игрок, проигрался в пух и прах, да еще наградил жену тяжелой венерической болезнью. Она долго лечилась, прежде чем сумела избавиться от нее, но в результате лишилась возможности иметь детей. С горя посвятила себя коллекционированию произведений искусства, благо унаследовала от отца огромное состояние. И всю нерастраченную женскую и материнскую энергию потратила на строительство этой необыкновенной виллы – 20 архитекторов поменяла в процессе. Результат – потрясающий. Розово-белый дворец с невероятно богатым убранством залов, огромная коллекция живописи и мебели. И завораживающие сады.

Но здесь, в Кап-Ферра, есть места, где можно просто погулять вдоль морского берега, не обращая внимания на богатеев, лелеющих свое тоскливое одиночество в зарешеченных, замурованных каменными стенами виллах, как в тюрьмах. 1 4 километров пешеходных дорожек проложено на Кап-Ферра, и гулять по ним, наслаждаясь небом, морем и солнцем, можно сколько угодно и совершенно бесплатно – да такого за деньги и не купишь. Олигархи сюда и носу не кажут – куда им без батальона охраны и бронированных машин. Матисс обожал эти места, писал: «Здесь первую роль играет свет, потом идет цвет. Но сначала ты должен почувствовать именно свет, наполниться им».

Меня же интересовала еще и вилла «Мавританка», в которой долгие годы – 38 лет своей жизни – обитал замечательный писатель Сомерсет Моэм. Который, кстати, называл соседнее Монако «солнечным местом для людей тени». Но еще больше меня волновал Антиб, где жил другой английский прозаик – Грэм Грин, творчеством которого я в то время безмерно увлекался (настолько, что чуть было по его примеру и под его влиянием не обратился в католичество, но, слава богу, вовремя опомнился, поняв, что достаточно с меня пока выхода из КПСС). Я познакомился с ним, когда он приезжал на какой-то международный конгресс в Москву, взял интервью, потом мы долго болтали, чаи гоняли, он, как мне показалось, почувствовал во мне настоящего ценителя, действительно разбирающегося в его творчестве, в том числе во всяких неизвестных широкой публике нюансах, упивающегося, как редким вином, его фантастическим, филигранным мастерством. Какая же это все-таки вкусная проза! И на русский многие его романы недурно переведены, но по-английски – просто роскошь волшебная. Все это я Грину с упоением изложил, старик расчувствовался и пригласил посетить его в Антибе. Ну, может быть, вежливости ради пригласил, в глубине души полагая, что вряд ли я туда доберусь. А я добрался – но опоздал. В апреле Грин умер. Я перед отъездом успел написать некролог «Гринландия осталась без короля», которым горжусь до сих пор. Хотя правильнее было бы назвать его не королем, а творцом, создателем своего собственного удивительного мира, ни на какие другие вселенные не похожего. Вот уж куда я годами ездил без виз и паспортов… Даже тогда, когда меня еще никуда за пределы совка не выпускали.

Из Парижа мой шурин любезно повез нас на своей машине в Брюссель. Мы немного нервничали перед выездом из Франции – бельгийские визы у нас с женой были транзитные, и я лишь смутно понимал, на что мы имеем право. Но проверить паспорта оказалось некому – ни при въезде, ни потом при выезде.

Переночевали в известинском корпункте в Брюсселе. Сходили на Гран-Плас, рты разинули – такой она нам показалась ошеломляюще красивой, чему немало способствовал застилавший площадь ковер с яркими узорами из живых цветов. Тысячи разноцветных бегоний создают рисунок общей площадью 1800 квадратных метров. Полюбовались на дворец городской ратуши, настоящий шедевр готической архитектуры; глядя на него, хотелось себя ущипнуть – неужели мы это видим своими глазами? Или это все-таки фильм? В пивных вокруг площади перепробовали десять сортов пива (капля в море, их в Бельгии четыре сотни), но главное все-таки – вишневка, диво дивное: Kriek. Хотя, если подумать, то с плотным обедом гораздо лучше пойдет Blanche, белое нефильтрованное пиво, например Hoegaarden, но в тот первый приезд я до него просто не дошел. В первый раз тогда услышали изречение: «В Бельгии поесть плохо можно, но трудно». Правда, с ходу убедиться в этом не смогли – денег на ресторанчики у нас не было. Но потом мы бывали в бельгийской столице часто, даже со счета сбились сколько. И вот уж в эти новые времена получили предметные доказательства той сентенции.