Судьба найдет на сеновале

Гера получила первый приз, а меня, по-дурацки наряженную, никто не заметил. Разрыдавшись от обиды, я убежала домой, Родина осталась веселиться.

Второго января они с матерью должны были уехать в Минск, к подруге Валентины Ивановны, но поездка не состоялась. Гера заболела и умерла».

Глава 33

Я оторвался от письма и посмотрел на Дмитрия. Тот опять схватил бутылку и буркнул:

– Читай, читай!

Мои глаза вновь побежали по тексту.

«Дочь Родиной, танцевавшая весь вечер в тяжелом бархатном платье, вспотела, открыла окно, встала на сквозняке, заработала воспаление легких и за сутки ушла на тот свет. Я была очень напугана – мне казалось, что в кончине Геры есть и моя вина, ведь я не раз желала ей смерти, мечтала получить ее игрушки и одежду.

Валентина Ивановна резко изменилась, стала мрачной, перестала разговаривать со мной. Один раз она толкнула меня в коридоре и прошипела:

– Почему ты жива, а Герочки нет?

Потом в гости к ней стали ходить странные люди, которые жгли свечи, пели заунывные мелодии, пачкали наш туалет, кухню.

Весной мама спросила у меня:

– Хочешь поехать летом на море?

– Да! – закричала я. – Очень!

– Отдых надо заработать, – сказала Вероника Григорьевна. – Слушай внимательно, что надо делать. Наденешь вот это белое платье, закроешь голову вместе с лицом кружевной накидкой. Когда часы в кухне пробьют полночь, войдешь к Валентине Ивановне в спальню, вытянешь руки и воскликнешь: «Мамочка, иди ко мне скорей! Я без тебя скучаю!» А затем сразу убегай.

– Зачем так поступать? – удивилась я.

– Хочешь на море? – повторила вопрос мать. – А еще, если сделаешь все как надо, получишь новое платье, туфли и кукольный домик, как у Геры.

Конечно, я выполнила то, что велела мама. Ходить к Валентине Ивановне пришлось не один раз, я посещала ее регулярно в течение пары месяцев. А потом Родина выбросилась из окна.

Мать не обманула, мы съездили на юг. И я получила все игрушки и одежду Геры. У Родиной не было родственников, перед самоубийством она составила завещание, сделав Веронику Григорьевну своей единственной наследницей. Отписала ей все, включая жилплощадь. За это Валентина Ивановна попросила похоронить ее около Геры, поставить им с дочерью памятник и ухаживать за могилой.

Через год мать продала квартиру на Старом Арбате, мы переехали в трешку на Солянке. Я пошла в другую школу.

Зимой Вероника Григорьевна приказала мне отнести письмо какому-то мужчине, который будет сидеть в машине у торгового центра. Передать послание нужно со словами: «Она знает, что он жив». И тут же нырнуть в метро.

Я спросила:

– Мама, зачем это?

Та ответила:

– Хочешь котенка? Его надо заработать. Выполнишь десять моих поручений – разрешу завести животное. Главное, никому ничего не рассказывай, иначе придут люди, заберут меня с собой, а тебя отправят в приют, где будут бить и унижать.

То же самое она говорила и раньше, когда посылала меня ночью к Валентине Ивановне. Запугивая меня в первый раз, мать решила подкрепить свои слова наглядным примером. На следующий день после того, как я впервые вошла в спальню соседки, мы после обеда куда-то поехали. Не помню названия улицы, но то, что я там увидела, навсегда запечатлелось в памяти. За высоким решетчатым забором, огораживавшим пыльный двор, гуляли дети, мои ровесники, одетые в одинаковые серые уродливые пальто, которые одним ребятам были малы, другим велики, а ноги обуты в ботинки со шнуровкой, смахивающие на копыта. Все они носили короткие стрижки, и отличить, где мальчик, а где девочка, можно было, только посмотрев на ноги: малышки щеголяли в бордовых нитяных колготках, мальчики – в зеленых брюках. За порядком следила тетка размером с доменную печь, постоянно оравшая на подопечных. Те втягивали головы в плечи и молча повиновались злобной воспитательнице.

– Это детдомовцы, – пояснила мне мать. – Они много болтали о том, что их просили сделать родители, поэтому их хороших мамочек и папочек убили плохие люди. Если ты скажешь хоть одно словечко про то, как заходила к Валентине Ивановне в спальню, моментально окажешься здесь, в приюте.

Я перепугалась и заревела, но мать не стала утешать трясущегося от страха ребенка. Нет, она в подробностях живописала кошмары, которые ждут болтливую дочь в детдоме. Кстати, тогда я впервые услышала про изнасилование, но не поняла, что это такое, а спросить побоялась.

Обещая мне за послушание и выполнение очередного приказа котенка, Вероника Григорьевна повторила речь, произнесенную у забора детдома, затем погладила меня по голове.

– Успокойся, ничего плохого не случится, если ты не распустишь язык. Думай о котенке, который станет твоим.

Мать не солгала. У нас появилась замечательная кошка Клеопатра, которая прожила долгую жизнь и была единственной моей подружкой.

С тех пор я стала регулярно выполнять приказы матери. Сначала они были простыми – что-то отнести, позвонить по телефону и сказать пару фраз. Потом стали сложнее: мне пришлось исполнять разные роли. В двенадцать лет я поняла, что Вероника Григорьевна занимается нехорошими делами, и заявила:

– Больше не хочу тебе помогать.

Мать усмехнулась: