Когда наконец принц Уэльский вернулся в Англию, он сильно изменился, впрочем, как и все молодые люди, которые провели на войне четыре года. И эти миллионы мужчин преобразил не только огонь артиллерии, пощадивший, кстати, принца. Война научила наше общество отличать мнимые ценности от подлинных. Эдуард и многие его соотечественники познали на собственном опыте, что такое чувство товарищества, нелепость классового высокомерия, любовь к жизни и ненависть к узаконенному убийству, симпатия к миллионам неимущих и бесправных и презрение к горстке привилегированных, кичащихся своей исключительностью, пренебрежение к патетическим речам и радость, обретаемая в простом, задушевном общении, глубокая общность со всеми людьми цивилизованного мира и безумие борьбы за первенство… Такие чувства научился ценить принц, который, принадлежа к лагерю победителей, не питал однако никакой злобы к побежденным. А еще его волновала судьба солдат, возвращавшихся к родным очагам.
В отличие от младшего брата, который из-за болезни и плохого физического состояния не мог покинуть Англию, принц Эдуард приобрел глубокое знание обыденной жизни простого человека. Он не был полководцем, не сидел в генеральном штабе, не получал и не раздавал награды, и поэтому, когда вернулся на родину, за его плечами был такой духовный опыт, такое глубокое понимание социальных проблем Англии, что к двадцати пяти годам он вполне созрел для того, чтобы управлять страной. Мы не можем не верить ему, когда позднее он скажет: «Я был в самой гуще жизни. И потому в годы войны я достиг зрелости».
Нация, должно быть, это поняла: она прониклась доверием к принцу Уэльскому. Бедные простые люди обращали к нему свои чаяния. В день заключения перемирия громадная толпа собралась перед Букингемским дворцом. Когда король появился на балконе, раздался крик: «We want the prince!»[12]
Тогда Эдуард, слегка оробев, шагнул навстречу людям и произнес несколько скромных фраз.
В конце войны младший брат Альберт пошел служить в авиацию. Он был не единственным морским офицером, кто завербовался тогда в новый Королевский военно-воздушный флот. Два человека определяли жизнь принца — король и врач. Оба сочли, что такого рода перемещение по службе станет для принца некоторым утешением после его ухода с флота, и, поскольку летчики так же неразговорчивы, как и моряки, Альберт очень быстро привык к своему новому занятию и в октябре 1918 года прибыл во Францию в качестве капитана британских военно-воздушных сил. Но вскоре, когда принц находился в Нанси, война закончилась; единственный за последние сто с лишним лет английский принц, который принимал участие в морском сражении, теперь завершил войну в Спа, участвуя в веселых побоищах снежками. Потом его выбрали для участия в волнующей церемонии: в ноябре вместе с королем и королевой Бельгии он въехал в Брюссель, представляя всегда готовую прийти на помощь Британскую империю, которая якобы вступила в войну ради спасения Бельгии. Альберт ехал в Брюссель сразу после заключения перемирия принц и по дороге мог собственными глазами видеть многочисленные картины разрушения.
Следующий год был удачным — он научился управлять самолетом, и окружение его составляли несколько близких друзей, прежде всего старина Грэг, личный врач: тому теперь наскучила медицина, и он предпочитал авиацию. Удача дополнялась тем, что жил он приятном домике в пригороде Лондона, в Крануэлле. Он сам качал насосом воду в ванну, ухаживал за садом, и эти простые занятия доставляли ему огромное удовольствие. Радости домашней жизни, к которым он всегда стремился, оказались доступны ему, единственному из всех братьев.
В это время принц Уэльский, которому исполнилось двадцать пять лет, стремился к тому же — к домашнему очагу; после долгой службы в армии Эдуард имел на это право. Но война закончилась, и он сразу же вынужден был включиться в исполнение многочисленных официальных обязанностей, что заставило его поселиться в Йорк-Хаусе, в центре Лондона, где о домашней обстановке не могло быть и речи. Вокруг него не было друзей-коллег, ибо он менял одну профессию за другой, постигая ремесло короля. Сада в Лондоне у него не было, и вообще этот дом был одной из многих резиденций, не предполагающей постоянной жизни здесь, где все устраивалось лишь на несколько месяцев.