Судьба (книга первая)

— Иди в кибитку, там сколько угодно курта! — сердилась Узук.

— Не пойду, — пыхтел Дурды, пытаясь зацепить палочкой побольше сгустившейся массы. — Не пойду… Тут вкуснее. Эх, упала назад!..

Из темноты вышел Берды, присел на корточки у оджака, глядя на рдеющие угли, спросил:

— Каракурт варите?

Узук смутилась.

— Да-да… кажется, каракурт… — и покраснела, поняв нелепость ответа.

Мальчуган молча протянул другу свою палочку. Берды попробовал, одобрительно причмокнул.

— Хороший получился каракурт. Очень вкусно.

— Если нравится, оставим его вам, — сказала Узук. Она уже оправилась от смущения, поняв, что в темноте его никто не заметил. Можно было даже улыбнуться, не рискуя выдать себя.

* * *

Всю ночь шёл тихий и тёплый дождь, наполненный сказочными и лёгкими снами. А утром вымытые травы засверкали так свежо и молодо, словно встречали вторичный приход весны. По небу плыли ватные облака, и огромный синий купол, опрокинутый над землёй играл богатейшей гаммой оттенков — от лилового до неуловимо голубого, переходящего в белизну облаков.

Обрадованные на редкость чудесным днём, совпавшим вдобавок с окончанием работы на кочевье, девушки и молодые женщины отправились поискать дикого лучка и съедобных трав.

Старая Огульнияз-эдже, великая шутница и добрый друг почти всех аульных женщин, рассказывала, как однажды приготовила своему старику такие вкусные пирожки с этой травой, что пот с него — в три ручья, а он всё жуёт, всё нахваливает. Наконец повалился на подушку, отдувается и просит: «Ты, мол, ста. рая, не съешь всё, прибереги на завтра, ты лучше мяса пожуй». «Слава аллаху, — думаю, — а мяса как раз и нет».

Отойдя подальше от кочевья в ту сторону, куда ещё не пускали овец, сборщицы незаметно разбились на две группы. Женщины, занятые хозяйством, сразу же начали поиски трав и кореньев. У девушек все заботы были ещё впереди, поэтому они занялись цветами. С большими букетами в руках, они, подбадривая друг друга, карабкались на первый попавшийся холм. С трудом помещаясь на его верхушке, несколько секунд стояли, переводили дыхание и вдруг, с аханьем и визгом, теряя цветы, сыпались вниз.

Узук отстала от тех и от других. Она случайно набрела на богатое съедобной травой место и, увлечённая сбором, не заметила, что подруги убежали далеко вперёд. Набрав травы, девушка стала рвать цветы, сначала её внимание привлекали самые яркие и красивые. Потом ей стало жалко их, и она принялась выбирать те, что поскромнее. В конце концов стало жаль и этих — неяркие, невзрачные, не претендующие на внимание, они ведь тоже радовались влаге, солнцу, свежести воздуха. Узук посмотрела на большую охапку сорванных ею цветов, вздохнула, улыбнулась и спрятала лицо в их терпкий холодный аромат. А когда подняла глаза, то увидела рядом с собою Берды.

Понимая, что поступает не по шариату, Берды всё же рискнул пойти вслед за девушками. Сначала он следовал за ними на значительном расстоянии, но, когда одно красное кетени большим маком неподвижно заалело в стороне от шумной стайки, Берды ускорил шаги. Вот он, долгожданный момент! Вокруг — большой радостный мир, и в нём — только двое. Сейчас он подойдёт, тихо скажет «любимая…» и объяснит ей всё. И она поймёт, и поверит его любви, и глянет так ласково, что у него захолонёт сердце. Она скажет: «Я буду твоей женой», и он возьмёт её за руку, а потом… На этом месте мысли Берды начали спотыкаться, как конь на сурчинах, решимость поколебалась. Он шёл всё медленнее и медленнее, пока не остановился в нескольких шагах от Узук.

В первое мгновение девушка испугалась и рассердилась. Но на лице Берды были написаны неуверенность, нежность и готовность подчиниться любому приказанию. Разве можно было тут сердиться? И Узук, чувствуя, как у неё начинают гореть щёки, стала бесцельно перебирать цветы.

Берды смотрел на неё и молчал. Она была так прекрасна в своём чистом девичьем смущении, так естественно и неразрывно входила во всю окружающую красоту, что страшно было громким словом или неловким движением нарушить очарование. Но сколько времени можно молчать? И Берды, решившись, сказал:

— Какие ты красивые цветы собрала…

Он слегка охрип от волнения и сам не узнал своего голоса. Узук тихо ответила, не поднимая головы!

— Возьми, если тебе нравятся…

— Но ты же для себя собирала.

— Бери. Я ещё нарву…

Слова были самыми обычными, самыми будничными, но сейчас они звучали совсем по-особому, полнились тайным и волнующим смыслом, от которого сердце то вдруг торопливо застучит, то замрёт, словно проваливаясь в неведомую и желанную пустоту.

— Нет, я не могу взять. Это очень красивые цветы, но среди них нет цветка, который мне нужен.

Узук зарделась ещё сильнее и ниже опустила голову. Её молчание придало Берды смелости.

— Я хочу спросить у тебя… Можно?

И скорее поняв, чем расслышав, тихое «спроси…», закончил решительно, как с кручи прыгнул:

— Я тебе нравлюсь?

Вопрос был честный и требовал честного ответа.

— Нравишься, — негромко, но твёрдо ответила Узук.

Несколько секунд они молчали, ошеломлённые своей откровенностью. Потом Берды спросил:

— А можно… я руку твою возьму?