— Да, люди… вот все вы собрались сюда… Одних мы позвали, другие сами пришли. Но — пусть все знают… Мне не нужно объяснять, зачем вы собрались. Случилось в нашем ауле такое, что язык не поворачивается сказать. Деды и прадеды наши не знали такого, да… Позор на нас всех. И на вас позор, и на меня, как на яшули, в три раза больше позор. В нашем ряду живёт бедная семья, с которой обошлись так жестоко, под нашим покровительством она находится — значит наша честь задета тут в первую очередь. Это нас лично оскорбили разбойники, похитив девушку. Наши седины и наше доброе имя… Нам теперь хоть от торговли отказывайся, не появляйся на базаре в городе. Плохое дело получилось…
Сухан Скупой сунул руку под рубашку, кряхтя от наслаждения, почесал один бок, потом — второй, и продолжал:
— Да, люди… обидели бедную семью… Увезли девушку… Отцу с матерью горе-то какое!.. Ай-я-яй какое горе!.. Надо бы эту… как её… мать девушки пригласить сюда, а?
Собравшиеся хмуро слушали пространные разглагольствования Сухана Скупого. Один из дайхан прошептал на ухо соседу:
— О чём говорит, язык бы у него отсох? Причём тут торговля и всё остальное? Что он воду решетом черпает? Ещё яшули называется!.. У скотов ему яшули быть, а не у людей.
Сосед усмехнулся краем губ и громко сказал:
— Незачем вызывать почтенную Оразсолтан-эдже. Она больная лежит, встать не может — сильно ударил её один из бандитов. С ней всегда можно поговорить, а вот вы посоветуйте, что нам делать.
Дайхане одобрительно зашумели.
— Верно говорит! Советуйте, если имеете что посоветовать!
— Узнать бы надо, кто увёз девушку.
— Говорят, из рода Бекмурад-бая…
— Конечно, они! Кто-то из наших базарников видел, когда они большак перескочили и в степь подались.
— А если видели, почему не остановили?
— Попробуй останови вооружённых! Да и кто знал, что такое они везут…
— Что долго разговаривать! Седлать коней — да в их аул!
— Напасть-то можно… Крови может много пролиться…
— А позор сносить лучше?!
— Властям заявить надо.
Ясное дело — властям. Взять представителя — и к ним…
— Рубить их надо, собак, а не властями пугать!
Люди заспорили, перебивая друг друга. Одни предлагали обратиться к властям, другие ратовали за немедленное нападение на обидчиков, третьи предлагали подождать до окончательного выяснения дела, четвёртые вообще колебались, не зная, куда присоединиться. Кто-то даже выкрикнул, что нет смысла громко шуметь, подобные случаи, мол, бывали в других аулах, надо просто с похитителей выкуп требовать. Но на советчика зашикали со всех сторон, и он стушевался. Преобладающее мнение склонялось в сторону немедленной мести.
Те, кто стоял во дворе, услышав спор, сгрудились у дверей и тоже кричали:
— Нечего за советами время терять!
— Седлайте коней, джигиты!
— Отомстить тем, кто умыкнул девушку!
— Никто себя щадить не будет — на всём селе оскорбление лежит!
— Власти нам не подмога!
— Эгей, люди! — в общий гомон ворвался чей-то — пронзительный голос. — Незнакомый человек приехал! На коне приехал…
Дайхане постепенно затихли. Услышав о приезжем Сухан Скупой испуганно икнул и начал подниматься, но гость уже входил в кибитку, пригнувшись, чтобы не задеть верхний брус дверной рамы высоким тельпеком. Рослый и широкоплечий, крепко перетянутый в талии, он смотрел исподлобья, но без страха, скорее с любопытством. Его густую окладистую бороду круто посолила седина, за поясом, рядом с дорогой рукоятью плётки торчали серебряные инкрустированные рубинами и сапфирами ножны кривого турецкого ятагана. Этого человека знали многие па бесшабашной удали и дерзким выходкам.
Гость обошёл всех сидящих в кибитке, вежлива поздоровался за руку с каждым. Люди потеснились, освобождая ему место, пододвинули чайник. Налив чаю на донышко пиалы, приезжий выпил и, минуя традиционную лесенку приветствий, сказал:
— С вашего разрешения, мы приехали по просьбе одного человека…
Дайхане молчали, догадываясь о цели приезда гостя. Сухан Скупой торопливо сказал:
— Говорите свою весть… Люди послушают вас…
Приезжий снова налил чаю, не спеша сделал несколько глотков, тронул ребром указательного пальца усы.