Судьба. Книга 4

Кое-как взгромоздившись на коня, Берды помедлил немного. Но из кибиток больше никто не показывался, и он со вздохом шевельнул поводья. Парни, бродящие по двору, лениво пожелали доброго пути.

Когда фигура всадника скрылась за стеной камыша, окаймлявшего магистральный арык, к плотине Эгригузер напрямик по луговине двинулся Торлы, неловко прижимая к боку правую руку. Одна из женщин, заправлявших котлы, приставила к глазам ладонь козырьком, поглядела вслед — что это он как колченогий ковыляет? Но издали ей было трудно угадать под полой халата Торлы кавалерийскую драгунку.

Берды ехал медленно, погружённый в думы, оставшиеся недодуманными с ночи. Мысли были пёстрые, разношёрстные, не слишком унылые, но и не сказать чтобы весёлые — так себе, серенькие мысли, как зайцы. И прыгали они как зайцы — то покажутся уши из травы, то спрячутся, то покажутся, то спрячутся.

После бюро укома Берды до сих пор не сумел обрести душевное равновесие. Чем больше он думал об этом, тем больше возмущался подлыми уловками врага, и тем страшнее становилось от мысли, что товарищи могли поверить этой грязной провокации. Собственно, он и сейчас ещё не обелен полностью — считается, что дело о терьяке находится на доследовании. Кое-кто стал поглядывать косо; пополз мерзкий шепоток, что якобы ранение Акиева подстроено умышленно, а тот груз, который контрабандисты спрятали, Дурды Мурадов не просто не нашёл, а не захотел найти, потому что он в доле с Акиевым, который с его сестрой того… понимаете? Шептали и ещё много несуразного, но от этого не менее обидного. Установить источники слухов не удавалось. Элегантный завотделом в косоворотке при встречах многозначительно скалился — в уком из-за него заходить не хотелось. Правда, в конце концов доскалился до того, что Черкез-ишан морду ему набил — скоро персональное дело обоих будут на бюро слушать. Чёрт! Молодец всё же этот Черкез, хоть и сволочь порядочная — прицепился к Узук, будто других баб ему не хватает!..

Мысли перескочили на Узук, и Берды захотелось обругать её самыми нехорошими словами, но он вспомнил разговор в Полторацке, её взволнованное выступление на бюро, вспомнил вчерашнюю встречу — и обругал себя. Чего уж искать виноватых, когда сам кругом виноват. Но неужто она правда дала слово Черкезу? Неужто станет его женой? Добился-таки своего, дьявол безбородый! Как ни встретишь — выскобленный, и духами от него прёт за версту! Посмотреть снаружи — пустячок, джалай[16], ишаново отродье, а в действительности — крепкий и верный человек, не на одном серьёзном деле проверен. И друг надёжный — не за себя ведь, за какую-то подлую шуточку о Берды исколотил того зубоскала! Вот тебе и классовая категория: можно ли поставить рядом родовитого потомка святых ишанов, чья родословная тянется за целое тысячелетие к первым арабским пророкам, и извечного бедняка и потомка бедняков Торлы? Почему один из них порвал со своим сословием и стал на сторону революции задолго до её победы, а другой, именно для которого вершилась революция, относится к ней своекорыстно, ищет в ней только источник наживы? Нет, они совсем не равны, Черкез-ишан и Торлы! Черкезу можно в любом деле верить без оглядки, а Торлы… С оглядкой, да? Но почему, чёрт возьми, почему я должен верить с оглядкой своему же брату-бедняку? Какая тайная сила сломала его душу и бросила её обломки на дорогу стяжательства, на путь преступления перед законом?

Переходя вброд арык, Гнедой потянулся к воде, и Берды отпустил поеодья, давая коню возможность напиться. Нет, думал он, я обязательно должен учиться, чтобы ответить на все эти вопросы. С окончанием войны не стало тихо и мирно, как мы ожидали. Почему воина силы сменилась войной подлости? Мы победили, да, враг упал, но он продолжает стрелять лёжа. И чтобы понять всё, чтобы разобраться и в этом, что запутано, и в том, что на первый взгляд выглядит как будто простым и ясным, — надо много знать, учиться не только по жизни, но и по книгам…

Вот тот же Торлы, продолжал размышлять Берды, в прошлом это был совершенно иной человек, хороший парень, который честно ел свой кусок хлеба и честно смотрел людям в глаза. Теперь ом прячет глаза, у него появилось двойное дно, как у того сундука, что был реквизирован на базаре у пособника контрабандистов. Может быть, за этим дном пусто, но пока ничего определённого сказать нельзя, и поэтому нужно крепко предупредить Дурды, чтобы он держался от Торлы подальше. Странная штука жизнь! Я не верю Торлы, сомневаюсь в искренности того парня, который работает завотделом у Сергея, меня возмущает нерешительность и мягкотелость Аллака, но мне нравится энергичность Черкеза, и с доверием я принимаю слова какого-то пегобородого ходжама. Может, все мы — я, Сергей, Клычли, начальник — в чём-то поступаем неправильно? Может, мы черпаем из лужи только потому, что она оказалась рядом с нами, а нам бы сделать пять шагов до реки?..