— У меня, где же ещё, — ответила женщина. — Сейчас я закончу… Через соседку-татарку, которая была переводчицей, я узнала страшную судьбу этой туркменочки и решила никуда её не отпускать от себя. Её ведь убить собирались! В какое жестокое время мы живём… В общем, осталась она. Отошла немного, повеселела. Способной оказалась — научилась не только говорить по-русски, но даже читать и писать. А потом вдруг взбрела ей в голову блажь коврик выткать. Опять соседка-татарка помогла, достала всё, что нужно. Соткала моя Узук ковёр. Иди. говорит, на базаре продай. Как ни отнекивалась я, она на своём настояла. Ну, а на базаре двое каких-то прицепились: украла, мол, ковёр. Привели в милицию. Спасибо, дежурный добрым оказался, отпустил под честное слово. Не могла я ему рассказать о своей жиличке. Сердцем чувствую, что эти двое не о ковре пекутся, что-то чёрное у них на уме. Не мою ли туркменочку они разыскивают?
— Как, вы сказали, зовут её? — спросил Клычли.
— Узук, — сказала женщина.
— Слышишь, Сергей? — улыбнулся Клычли.
— Значит, жива она, — Сергей поднялся из-за стола. — Заберём её к себе?
— Конечно! Ей никак нельзя рисковать. Тем более, похоже, что Аманмурад на след её напал
Клычли снял телефонную трубку, крутнул ручку аппарата.
— Центральная? Милицию дайте!.. Милиция? Кто у телефона? Дежурный? С вами председатель Ревкома Сапаров говорит. Немедленно пришлите ко мне одного милиционера. Да, да, вооружённого. Милиции всё время положено вооружённой быть… Прямо ко мне в кабинет пусть приходит. Кстати, женщина, которую вы отпустили, у меня находится, вы о ней не беспокойтесь.
Милиция и Ревком находились почти рядом. Через несколько минут вошёл бравый милиционер.
— Берите, товарищ, мой фаэтон и поезжайте с этой женщиной куда она скажет, — велел ему Клычли. — У неё в доме живёт молодая туркменка. Вам поручается привезти её сюда. Будьте осторожны и не разрешайте, чтобы к ней приближались какие-нибудь мужчины.
— Есть, товарищ Сапаров! — козырнул милиционер.
— А вам — большое спасибо! — Клычли протянул женщине руку. — Вы приютили близкого нам человека. Точнее, подругу нашего товарища. Если бы все были такими, как вы, куда легче стало бы жить на свете. Большое вам спасибо ещё раз! Понадобится какая-либо помощь — приходите без стеснения в любое время дня и ночи. Скоро у нас откроется женотдел. Если согласитесь, пригласим вас работать в нём. Коврик вам, конечно, вернут.
— А бог с ним, с ковриком! — махнула рукой женщина. — Я так рада, что у бедняжки Узук нашлись наконец друзья! Вы уж не давайте её никому в обиду! Она и так, горемычная, натерпелась за свою жизнь столько, что на десятерых подели — и то много окажется.
— Теперь её никто не обидит, — заверил женщину Клычли, нимало не подозревая, что через некоторое время станет свидетелем трагедии.
Милиционер и женщина ушли Не успела за ними закрыться дверь, как появился Черкез-ншан.
— Привет народному образованию! — шутливо поприветствовал его Сергей, непонимающе глядя на Клычли, который усиленно подмаргивал и гримасничал, кивай головой на Черкез-ишана. По движению губ друга Сергей понял слово «Узук» и сообразил, что Клычли предупреждает: не надо говорить о ней Черкез-ишану.
Черкез-ишан уселся, бросил свой нарядный белый тельпек на свободный стул и сказал:
— Помещение, в котором мы открыли интернат, не подойдёт.
— Почему? — закуривая, поинтересовался Клычли.
— Тени мало, деревьев нет А детишкам свежий воздух нужен. На солнцепёке, что ли, прикажете им играть?
— Тени мало, это верно, — согласился Клычли. — А где я тебе деревья найду, скажи, пожалуйста, ишан-ага?
— Я их без тебя нашёл, — сказал Черкез-ишан. — За городским садом двор есть — лучше не придумаешь.
— С деревьями?
— С пеньками!
— Ладно, посмотрим этот твой двор — потом решим, что делать.
Черкез-ишан погладил ладонью свежевыбритую голову.
— Трудно в интернат детей набирать, — пожаловался он.
— Сколько их у тебя сейчас?
— Одиннадцать.
— Мало. А в аулах сирот полно, байскими объедками питаются. Надо привезти их в интернат.
— Тебе, председатель, легко! — возмущённо сказал Черкез-ишан. — Приказывать и я могу, а ты попробуй сделать.
— Сделаю, если меня поставят командовать народным образованием, а тебя в подпаски отправят! — усмехнулся Клычли.
— Много ты наделал! — проворчал Черкез-ишан. — Что. мы не привозим детей, что ли? И по двадцать штук было и больше. Не живут они у нас — рот в чём беда.
Объедками, говоришь, байскими питаются. А мы что им предлагаем — триста граммов хлеба да пустой суп? Знаешь, что они говорят, сироты твои? У бая, мол, и кормят досыта и суп вкуснее. И убегают.
— Отпускать не надо.
— Сторожа, может, специального завести? За ними не уследишь — как вода сквозь пальцы. В общем, трудно, товарищ председатель.
— Где легко? — сказал Клычли. — Нынче, ишан-ага, кругом трудно. За что ни схватишься, всё с самого начала начинать нужно.