Судьба. Книга 2

— Ай, Сергей-хан, зачем лопнуть! — сказал он. — Пусть лопается Бекмурад-бай, у него брюхо толстое! А у нас — голова есть, она от седины ещё не поглупела. Прочитай мне, Сергей-хан, кто эти люди, написанные в заявлении.

Сергей прочитал все подписи. Худайберды-ага без запинки повторил подряд больше пятнадцати имён, довольно засмеялся и сказал:

— Читай ещё раз!

Через несколько минут старик запомнил уже все фамилии.

— Крепкая голова! — похвалил обрадованный Сергей, но усомнился. — По дороге не забудешь?

— Нет, сказал Худайберды-ага. — А если забуду, неужели ни одного грамотного не встречу? Ты не сомневайся, Сергей-хан, старый Худайберды сделает всё, чтобы оправдать надежду тех, кто ему доверился! Давай свою чёрную тряпочку.

— Какую тряпочку?!

— Которой палец мажут, чтобы печать была видна. Мне чиновник на хлопковом заводе такой тряпочкой палец мазал. Она у него в маленьком железном сундучке лежит. Совсем маленький сундучок, вот как половина моей ладони.

Сергей улыбнулся:

— Обойдёмся без тряпочки и сундучка. Я тебе, отец, кое-что получше дам. Вот зелёный карандаш, видишь?

— Палочка?

— В этой палочке внутри сухие чернила. Поплюй-ка на свой палец! Теперь давай намажем его этими чернилами. Прижимай к бумаге. Видишь, печать какая красивая осталась?

Старик посмотрел на отпечаток, посмотрел на свой палец, повертел в руке карандаш, с сожалением сказал:

— Ха, когда-то шёл по дороге — видел такую палочку. Зря не поднял! Думал: простая палочка. Кто знал, что в ней — сухие чернила.

— Не горюй, яшули! Вернёшься — подарю тебе эту на память. Вот ещё кусочек стекла. Возьми его, подкладывать под бумагу станешь, чтобы отпечатки хорошими получались. Если карандаш сломается, подрежь его острым ножом со всех сторон — снова появятся сухие чернила. Понял?

— Всё понял! Давай палочку и стекло.

* * *

Три дня, не зная устали, отдыхая только с наступлением полной темноты, Худайберды-ага ходил по аулам. С карандашом он обращался бережно, как с величайшей драгоценностью. Не потому, что это была невиданная диковинка, а потому, что понимал: на кончике этой чудесной палочки таится счастье более чем шестидесяти семей, стоящих у костлявого порога голода.

Карандаш сломался на четвёртый день.

В поисках нужного человека Худайберды-ага зашёл в мектеб[25]. Несколько стариков, собравшихся для послеполуденного намаза, ожидали, сидя у глинобитной кельи. Чуть поодаль разговаривала группа дайхан помоложе.

Худайберды-ага поздоровался и спросил, не знает ли кто Эсена Чары-оглы.

— Это я, — отозвался один из дайхан.

— Ты продал свою делянку на канале?

— Что было делать, яшули? Пришлось продать.

— Где воду возьмёшь для полива?

— Аллах знает, я не знаю…

— Умные люди тоже знают! Вот бумагу написали приставу, чтобы им воду дали. Тут и твоё имя стоит. Не хочешь, чтобы дети от голода плакали, — ставь печать своего пальца вот в этом месте!

— Ай, яшули, благослови вас бог! — обрадовался дайханин. — На такой бумаге два пальца приложить можно! — И он протянул руку Худайберды-ага.

Тот поплевал на палец и стал тереть его карандашом. Но палец оставался чистым. Окружившие их любопытные с сожалением заговорили:

— Не пристаёт ничего!

— Не хочет аллах, чтобы Эсен воду получил!

— Он же за воду деньги взял! Аллах знает.

— За такие деньги только джиназу[26] по себе заказать у муллы — и то откажется, скажет, что мало!

— Не везёт, яшули, Эсену!

— Сломались чернила! — сказал Худайберды-ага. — Нож надо!

Кто-то притащил огромный нож, но он оказался тупым. Одни из парней побежал за острым ножом. В это время к дайханам подошёл мулла.

— Вот у нашего муллы есть острый ножичек.

— Он им калам[27] затачивает.

— Дайте нам свой ножичек, мулла-ага! — попросили дайхане.

— Зачем он вам? — поинтересовался мулла.

— Сухие чернила резать будем!

Мулла взял из рук Худайберды-ага карандаш, повертел его, пренебрежительно протянул обратно:

— Ничего здесь нет. Даже дырки в середине нету. Я могу дать вам свой запасной калам, если нужно для благого дела. А это — просто оструганная палочка.

Худайберды-ага обиделся:

— Какая палочка! Внутри у неё — сухие чернила!

— Не говорите пустых вещей, которых не понимаете, — важно сказал мулла. — Сухие чернила не пишут.

— Эти чернила пишут! Если их намочить, они становятся, как ваши. Только ваши — чёрные, а эти — зелёные. Вот посмотрите, сколько печатей эти чернила сделали!

Взглянув на отпечатки пальцев, мулла поспешно спрятал вынутый было ножичек.

— Это не чернила, — сказал он. — И цвет у них отвратительный, совсем зелёный цвет. Кто знает, из чего их делают русские. Возможно в их составе есть что-то богопротивное, и писать ими арабские письмена — смертный грех. Я не могу, чтобы мой нож касался таких грязных вещей.

— Это вам — грязное! — сердито сказал Худайберды-ага. — А когда вы едите русский сахар и русские конфеты, вы не думаете, из какого состава их делают! Сахар сладок для вас, а эти чернила сладки для бедняков.

Вернулся парень, бегавший за ножом. Подошёл любопытствующий азанчи[28]. Очиняя карандаш, Худайберды-ага ворчал: