Через два месяца после появления этой статьи, мальчика пригласили в церковь. Он в первый раз пошел на исповедь — и рассказал все.
Священник был стариком с белыми волосами и лицом, состоящим из одних морщин. Глаза его на выдубленном солнцем лице удивляли блеском и быстротой. Они были голубыми, очень ирландскими. Когда мужчина зашел к нему во двор, священник сидел на веранде и пил чай. Рядом с ним стоял человек в костюме, прическа которого, разделенная пробором, напомнила мужчине фотографии 1890-х годов.
Человек сказал:
— Я Хесус де ла Рей Муньос. Отец Гракон просил меня переводить, поскольку он не знает английского. Отец Гракон оказал моей семье услугу, которую я не вправе забывать, поэтому будьте уверены, что сказанное вами умрет во мне. Приемлемо ли это для вас?
— Да. — Он пожал руку Муньосу, а потом священнику. Тот спросил что-то по-испански и улыбнулся. Слева у него во рту оставалось только пять зубов, но улыбка была открытой и радостной.
— Он спрашивает, не хотите ли вы чаю? Это зеленый чай. Хорошо утоляет жажду.
— С удовольствием.
Благословив их, священник спросил:
— Это не ваш сын?
— Нет.
— Его исповедь была очень странной. Фактически я не слышал ничего подобного за все время, что я служу.
— Это меня не удивляет.
— Он плакал, — сказал отец Гракон, отпивая чай. — Страшный плач. Он исходил их самой глубины души. Могу я задать вам вопрос, который вызвала в моем сердце его исповедь?
— Нет, — сказал спокойно мужчина. — Не спрашивайте. Он говорил правду.
Гракон кивнул еще до того, как Муньос перевел эти слова, и лицо его словно окаменело. Он наклонился вперед, зажав ладони между колен, и долго что-то говорил. Муньос внимательно слушал и, когда священник закончил, сказал:
— Он говорит, что в мире много странных вещей. Сорок лет назад крестьянин принес ему ящерицу, кричавшую женским голосом. Видел он и человека со стигматами, следами мучений Господа нашего, которые кровоточили в Страстную пятницу. Он говорит, что это, то, о чем он узнал, ужасно. Что это очень опасно для вас и для мальчика. Особенно для мальчика. Это просто гложет его. Он говорит…
Гракон опять сказал что-то.
— Он спрашивает, понимаете ли вы, что случилось в этом вашем Новом Иерусалиме?
— Джерусалемс-Лот, — поправил мужчина. — Да. Я понимаю.
Гракон снова спросил.
— Он спрашивает, что вы собираетесь делать дальше?
Мужчина медленно покачал головой.
— Я не знаю.
Гракон еще что-то сказал.
— Он говорит, что будет молиться за вас.
Через неделю он проснулся в поту от ночного кошмара и позвал мальчика.
— Я возвращаюсь, — сказал он.
Мальчик побледнел под слоем загара.
— Поедешь со мной? — спросил мужчина.
— Ты меня любишь?
— О Господи, конечно да!
Мальчик заплакал, и мужчина обнял его за плечи.
Он не мог больше спать. Из темноты на него глядели лица, неясные, будто припорошенные снегом, и когда ветки деревьев задевали крышу, он подскакивал.
Джерусалемс-Лот.
Он прикрывал глаза рукой и все вернулось опять. Он почти видел прошлое сквозь ту же снежную пелену.
Салемс-Лот…
«Ни один живой организм не в состоянии долго выносить абсолютную реальность и оставаться здоровым; даже птицы и кузнечики, по-видимому, иногда грезят. И Хилл-Хаус не был здоров, угрюмо возвышаясь на холме, от которого получил свое имя, темный и пустой, он стоял так восемьдесят лет и мог простоять еще восемьдесят. Стены его оставались прямыми, кладка — прочной, полы — крепкими, и двери были плотно закрыты; тишина стояла над его деревом и камнем, и то, что двигалось там, двигалось бесшумно».
К тому времени, как Бен Мейрс добрался до Портленда, следуя по магистрали на север, он начал чувствовать не очень приятное волнение. Это было 5-го сентября 1975 года, при последнем параде уходящего лета. Деревья ярко зеленели, небо было высоким и чистым, и сразу за Фалмутом он встретил двух ребятишек, идущих по обочине с рыбацкими удочками на плечах.
Он свернул с магистрали, сбавив скорость до положенного предела и попытался рассмотреть что-нибудь, запечатлевшееся в его памяти. Сперва ничего не было видно, и он попытался объяснить это себе: «Тебе же было всего семь лет. Двадцать пять лет утекло с тех пор. Места изменились. Как и люди».
Тогда дороги 295 еще не было. Если вы хотели добраться до Портленда из Лота, нужно было ехать по дороге 12 до Фалмута и там свернуть на первое шоссе. Времени уходило куда больше.
«Прекрати эту чепуху».
Но прекратить было трудно. Трудно прекратить, когда…