Судьба и воля

Получить по морде, в его представлении, было почетнее, чем попасть под нож хирурга. Он не желал выглядеть слабым ни при каких обстоятельствах. Над всеми своими недугами шутил, превращая рассказ о них в анекдот. Шутил и по этому онкологическому поводу. Поведал друзьям о своем послеоперационном визите на консультацию в клинику.

– Доктор, я теперь должен, видимо, меньше бывать на солнце?

– А сколько вам лет, уважаемый?

– Семьдесят пять.

– Можете сколько угодно бывать и на солнце, и в тени.

Консультант, монотонно произнося эту фразу, заваривал себе чай и, старательно пытаясь не испачкать пальцы, разворачивал промасленную бумагу, в которую, видимо, его жена завернула сандвич.

– Он уже поставил на мне крест, – смеялся Борис. – Мне, по его мнению, уже все равно, сколько и где бывать, все равно пора подыхать. Сперва я собрался засунуть ему этот сандвич вместе с паскудной жирной бумагой в глотку, но вдруг его слова высветились иным смыслом. Ведь действительно, мне уже нечего бояться. Я теперь – как летающий лыжник на большом трамплине. Джинни когда-то бесстрашно с такого трамплина скользил, пролетая потом чертову уйму пустого пространства, а я не решался, долго смотрел на него, безбашенного – такими бывают мальчишки, еще не испытавшие настоящий страх. Теперь я на трамплине, и свернуть не получится, так надо этот последний полет провести красиво.

Так что я просто забрал у этого «проводника на тот свет» его завтрак и, не торопясь, съел. Было, кстати, очень вкусно!

Я еще спросил, как его жена готовит индейку для этой булки. Не помню, что он там бубнил, но я вышел из его кабинета в прекрасном настроении.

Залесскому платили пенсию 1328 долларов США. Так устроена государственная машина – невзирая на его огромное состояние, извольте получить. Эти деньги он ощущал по-особому, деньги, ставившие его в один ряд с гражданами этой страны. Ему до странности приятно было обнаруживать их на своем счету. В конце концов, он нашел им применение: благотворительный фонд, поддерживавший больницу для больных лейкемией детей. Он переводил туда свою пенсию, добавляя к ней «через запятую» еще десять тысяч.

В семьдесят пять лет Залесский поменял свою жизнь. Он не специально это сделал, не готовил переворот, долго лелея в потаенных душевных закоулках заговоры и коварные замыслы.

Клифф за год до этого ушел из компании. Отец оставил ему солидное состояние, и он не нуждался в дополнительных доходах. Но его уходу предшествовало и некоторое охлаждение в их с шефом отношениях.

Бранновер с возрастом становился все нетерпимее к раздвоенности, в которой жил Борис. Он так и не избавился от ощущения своей, пусть и косвенной, вины. А Залесский, напротив, в своем отношении к жизни добавил цинизма, уверенности в том, что он заслужил относиться ко всему с той долей простоты, какая была для него комфортнее.

Конфликты с Джекки стали нормой. Его все возрастающая раздражительность не находила в ней сочувствия. Джекки отвечала на его всплески недовольства криком. Все, чего она достигла в этой борьбе, – транквилизаторы, которые удалось заставить принимать Бориса при помощи психоаналитика. Кризис наступил неожиданно, как и положено кризису. Все чувствуют: вот-вот что-то должно случиться, и оно случается, но, как всем в результате кажется, неожиданно.

Джекки опаздывала… То есть – конкретно в этот раз, но опаздывать стало ее нормой поведения. Всегда и всюду опаздывать с годами превратилось в такой особый стиль, которым она, скорее всего, неосознанно защищалась от отсутствия внимания, самоутверждалась в бесившей Бориса необязательности. Да, это его бесило, и она отлично это понимала, наблюдая с некоторым садистским сладострастием, как он вынужден был подавлять гнев в присутствии посторонних. Она ставила всех в неловкое положение и заставляла близких людей играть роль успокоителей в ее и мужа конфликтах. Каждый раз им приходилось уговаривать Залесского подождать еще пару минут, пока она спустится в лобби или выйдет на улицу, подъедет на такси или, не дай бог, на метро к месту встречи. В этот раз компания из десяти человек ждала Джекки в Тель-Авиве у входа в «Hilton». Они собрались в предложенный Шерманами новый арабский ресторан в Яффо, в котором подавали превосходную, приготовленную в кипящем масле рыбу «Святой Петр». После того, как все в неловком молчании провели более двадцати минут, Борис подозвал микроавтобус и настоятельно попросил всех занять в нем свои места. Бранновер и Менахем стали его уговаривать подождать еще некоторое время. Клифф собрался подняться на этаж и поторопить Джекки, но Залесский распалялся с каждой секундой все больше и просто затолкал «адвокатов» в машину, громко приказав водителю трогать.

– Борис, ведь она даже не знает, где находится этот ресторан.

Шерман развернул листок с его наименованием и адресом, предлагая ему позвонить жене и сообщить ей эту информацию.

– Она – сообразительная, найдет, если захочет.

Залесского трясло от бешенства.