Остановившись на верхней площадке лестницы, она краем глаза заметила фигуру Джеймса и выругалась. Мэлди уже было решила вернуться к Найджелу и пожаловаться, но, подавив в себе малодушный порыв, стала спускаться вниз. Даже если бы в ее силах было настроить Найджела против Джеймса, она не стала бы этого делать, ведь и Найджел, и Балфур почитали этого человека как второго отца. Она сурово напомнила себе, что Джеймс вправе подозревать ее и считать, что за ней нужен глаз да глаз, правда, эти мысли мало успокаивали. Оправданно или нет, но то, что за каждым ее шагом пристально наблюдали, ужасно раздражало Мэлди.
Вместо того чтобы отправиться на кухню и заняться приготовлением целебных мазей, как собиралась, Мэлди зашагала в сторону внутреннего двора. Это единственное место, где она могла не опасаться увидеть хмурое лицо Джеймса, высматривающего ее из-за каждого угла. Девушка была уверена: по его мнению, двор хорошо охранялся, и к тому же здесь и без него было, кому за ней присмотреть, но Мэлди решила, что в настоящий момент любую возможность ускользнуть от неотступных темных глаз Джеймса можно считать своего рода благословением небес.
Она слонялась по двору, разглядывая конюшни, перекинулась парой фраз с пареньком, присматривающим за борзыми, и даже понаблюдала за оружейником, который на ее глазах ловко превратил кусок бесполезного металла в прекрасный меч. Мэлди мысленно улыбнулась, когда ей в голову пришла мысль, что ее невинное любопытство каким-нибудь подозрительным человеком могло быть расценено как вынюхивание. А Джеймс был чрезвычайно подозрительным человеком. На миг она подумала о том, чтобы повнимательнее приглядеться к оборонительным укреплениям Донкойла и тем самым заставить Джеймса хорошенько поволноваться, но потом все же позволила здравому смыслу возобладать. Совершение поступков, лишь убеждающих Джеймса в обоснованности самых темных подозрений, отнюдь не лучший способ облегчить её бремя или хоть отчасти решить проблемы. На самом деле такое легкомыслие могло закончиться плачевно. Изображать из себя вражеского лазутчика в то время, как клан находится в состоянии войны, - проявление полнейшего идиотизма.
Почему ты так хмуришься? – спросил Балфур, подойдя к ней, и приветственно кивнул оружейнику, одновременно утаскивая Мэлди прочь от навеса, под которым тот работал. – Я напугал тебя? – Он озабоченно сдвинул брови, когда она бросила на него мимолетный взгляд.
Мэлди сделала пару глубоких вдохов, пытаясь успокоить неистовое биение сердца, и безропотно позволила Балфуру утянуть её за собой. Девушка понимала, что одной из причин, почему её так пугает его незаметное приближение, было переполнявшее ее чувство вины. На какой-то миг она каждый раз сжималась от ужаса, что чем-то выдала себя. Мэлди прекрасно осознавала, что должна лучше следить за собой, потому что только одного ее смущенного вида могло хватить, чтобы возбудить подозрения. Джеймс наверняка и так уже прожужжал Балфуру все уши о своих сомнениях, поэтому девушка и в дальнейшем не собиралась ни делать, ни говорить ничего такого, что могло бы придать его обвинениям вес.
– Хоть бы какой-нибудь звук издал, а не подкрадывался вот так к человеку, – недовольно проворчала Мэлди.
– В иное время это могло бы стоить мне жизни, – ответил он.
– Возможно, но я-то тебе не враг.
– Нет, конечно же, ты не враг.
Балфур мысленно чертыхнулся, заметив на ее лице тень недовольства, когда девушка резко вскинула на него глаза. У него все хуже получалось скрывать растущие сомнения на ее счет. Иногда он почти желал, чтобы она словом или делом выдала в себе лазутчицу, одну из приспешниц Битона, тем самым избавив его от тяжкого чувства вины, охватывавшего его всякий раз, когда грудь теснили мрачные мысли. Он ненавидел мучительную неопределенность. Боль, порой мелькавшая в ее глазах и ясно указывавшая на то, что девушка прекрасно осведомлена о его подозрениях, в первое мгновение разрывала ему сердце, а уже в следующее - приводила в ярость. Если Мэлди невиновна, то эта боль искренняя, и именно Балфур причинил ее, но если девушка служила Битону, тогда это лишь очередная хитрая уловка, призванная ослабить его и упрочить ее власть над ним.
Балфур был уверен, что влюбился, и это пугало его. Он хотел признаться ей в своих чувствах, но боялся, что она воспользуется его слабостью. Он одновременно молил небеса, чтобы она не оказалась на стороне Битона, и жаждал услышать от нее признание в предательстве. Желал, чтобы она ушла, и приходил в отчаяние при мысли, что она покинет его. Он хотел, чтобы Мэлди держалась от него подальше, при том что ночи напролет сжимал её в своих объятиях. Балфура раздирали настолько противоречивые чувства, что он всерьез начал опасаться за свой рассудок. Решающая битва с Битонами должна произойти как можно скорее, иначе он окончательно утратит способность мыслить здраво и не сможет повести за собой своих людей.