Читаем Судьба генерала полностью

Николай Николаевич помирился с Баклановым, и два русских медведя в одной берлоге продолжили делать общее дело. Под их руководством блокада города настолько ожесточилась, что не то что караван, но даже один крестьянин с мешком кукурузной муки не мог проникнуть за турецкие укрепления. В Карсе начался голод. По утрам английские и турецкие офицеры выходили на крепостные стены и с надеждой рассматривали русский лагерь в подзорные трубы. Но осаждающие не только не думали отступать, но, наоборот, готовились к зиме: рыли землянки, сооружали склады с продовольствием и тёплым обмундированием, запасались топливом. Так прошли долгие и для турок, и для русских войск два месяца.

И вот 12 ноября 1855 года к Муравьёву прибыл с белым флагом английский офицер — адъютант Генерала Вильямса, фактически руководившего обороной города. А на следующий день осунувшийся англичанин предстал перед наместником Кавказа в своём парадном мундире.

— Я человек прямой и искренний, — начал Инглиз-паша, как называли его турки, — лгать не умею и не скрываю, в каком бедственном положении находится наш гарнизон. Как честный человек, я исполнил обязанность свою до последней возможности, пока в состоянии был это делать. Нам неоткуда более ожидать помощи. Хлеба у нас осталось только на три дня. Предоставляю условия сдачи Карса на ваше великодушие.

И уже через три дня командующий Анатолийского корпуса Васиф-паша подъехал к стоящему под стенами города наместнику Кавказа и передал ему ключи от города и знамёна двенадцати турецких полков. Громкие крики «ура!» прогремели над Карсом, и русские войска вошли в город. Вскоре над ним взвился русский трёхцветный флаг. А на торжественном обеде, куда были приглашены генерал Вильямс, Васиф-паша, Баба-Керим и многие английские и турецкие офицеры, которым за их мужественное сопротивление были великодушно оставлены шпаги и сабли, адъютант наместника Кавказа капитан Ермолов вдруг неожиданно для себя заметил, как побелела голова у Николая Николаевича за эти месяцы осады Карса. Нелегко далась эта последняя кампания «железному» Муравьёву.

Вскоре он был уже в Тифлисе. Омер-паша, как только узнал, что Карс пал, моментально ретировался из Грузии без боя. Николай Николаевич оказался прав во всём. А весть о его победе по телеграфным проводам облетела весь мир, оказав сильное остужающее воздействие на всех сторонников продолжения войны, во главе которых стоял неутомимый русофоб Пальмерстон, ставший недавно премьер-министром Великобритании. Война заканчивалась, и отнюдь не так, как бы этого хотели истовые враги России. Благодаря таланту военачальника, самоотверженной настойчивости и умению подчинять действия других своей воле генерал Муравьёв сумел спасти честь русского оружия даже в один из самых трудных для него периодов и прославить своё имя вопреки всему. Николай Николаевич был удостоен ордена Святого Георгия 2-й степени, и, что было для него важнее всех наград, к его фамилии официально было прибавлено почётное наименование «Карский». Он так и остался в памяти современников и потомков Муравьёвым-Карским, генералом с трудной судьбой, блестящими многосторонними талантами и всесокрушающей волей.

<p>2</p>

Прошёл год после сдачи Карса. Зимой 1856 года генерал от инфантерии Муравьёв-Карский, уже вышедший в отставку, прогуливался с женой по Петербургу, по тем местам, где сорок четыре года назад он, молоденький прапорщик, мечтая о будущей военной славе, бодро пробегал по булыжной столичной мостовой.

— Посмотри, Николай, кажется, и здесь твоя усатая физиономия виднеется, — проговорила жена генерала, Наталья Григорьевна, и потащила мужа к витрине книжного магазина, где были выставлены большие литографические картины с изображением покорителя Карса.

— Да перестань ты, — заворчал на жену Николай Николаевич. — Любоваться своими портретами в витринах — это уж совсем мове тон[36]. Да и надоели мне они ужасно.

— Ну тогда давай посмотрим вот на эти, — подвела проворная Наталья Григорьевна своего мужа к подворотне одного многоэтажного дома, где расположилась лавочка торговца лубочными картинками.

Все ворота были ими увешаны. И среди этого яркого и пёстрого разнообразия в компании сказочных богатырей генерал Муравьёв летел по полю сражения верхом на коне. Под его ногами шли маршем солдаты. А рядом висела красочная картина, отпечатанная на большом бумажном, развевающемся на ветру листе, изображающая взятие турецкой крепости Карс 16 ноября 1855 года. И здесь генерал Муравьёв на белом коне принимает капитуляцию турок, склоняющих перед ним свои знамёна.

— Господи, какой ты здесь солидный, крупный и даже толстый, — подсмеивалась жена. — Наш народ любит генералов потолще, погрознее, чтобы грудь была с гору, глаз навыкате да и звёзд побольше. И тебе, Коля, я думаю, надо поправиться, чтобы соответствовать народным представлениям о герое Карса.

— Перестань, Наташка, ехидничать, — усмехнулся Николай Николаевич. — А это кто такие? — спросил он торговца, указав на гравюру с изображением каких-то мрачных типов, склонившихся над картой России.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русские полководцы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза