Судьба генерала

За окнами клубился серо-лиловый туман, и по Дворцовой площади шагал то ли часовой, то ли покойный папаша в треуголке и развевающемся на ветру белом шарфе.

— Ать-два, ать-два… — гулко и уныло раздавалось на площади.

Шаги медленно затихали вдали.

— Ать-два, ать-два…

Граф приоткрыл глаза.

«Где это я? А, это опять кубанские степи», — подумал он.

Дорога поднялась на один из холмов и стала спускаться на плоскую, как стол, равнину. Степь здесь была совсем другой. Вокруг всё было затянуто сплошь серебристо-седой пеленой.

— Ого, красотища-то какая! — воскликнул Александр. — Это что же такое, Степан?

— Ковыль, ваше сиятельство, ковыль. Начало лета — самое его время, — улыбался бывший вахмистр, потягивая трубочку и пуская клубы дыма перед собой.

Коляска поплыла по серебристому морю. Пелена из бесчисленных перьев ковылей колыхалась под ветром. Седые волны плескались у колёс и убегали к горизонту. Прапорщик опять в полудрёме опустился в омут воспоминаний: осенняя петербургская ночь окутала его зеленовато-лиловым туманом.

В кордегардии было неуютно. Горели три свечи на заплывшем от воска старом шандале. Его придвинули к себе поближе три кавалергарда. Они дулись в карты. Свет свечей едва освещал их возбуждённые лица. Белые колеты были расстёгнуты на груди. Один из игроков мрачно постукивал изгрызенными ногтями по лакированной, потемневшей от времени столешнице — видимо, крупно проигрывал.

— А чёрт с ним, — выругался он, почёсывая в затылке, поросшем густыми чёрными и толстыми, как щетина у кабана, волосами, — была ни была! Давай ещё.

Взял карту, взглянул на неё и швырнул на груду смятых ассигнаций на столе ещё одну, видно последнюю.

— Ставлю ещё одну сотню. Бог не выдаст — свинья не съест! — И тряхнул круглой головой.

Один из кавалергардов пристально посмотрел на него, сжал в бледную ниточку губы и бросил карты перед собой.

— Я пас! — хрипло проговорил он.

— А я ставлю двести, — спокойно проговорил бледный, но решительный банкомёт.

Черноволосый уставился своими круглыми, налитыми кровью глазами на него.

— Ты меня на арапа не возьмёшь! — вспылил он. — Василия Шлапобергского хрен проведёшь!

Банкомёт, худой высокомерный блондин, спокойно произнёс:

— Ты, Васька, в бутылку-то не лезь. Ну чего тянешь? Ставь или вскрывайся!

Ротмистр Шлапобергский опять захрустел волосами на кабаньем затылке.

— На, хрен тебе в дышло! — выкрикнул громогласно и вскрыл свои карты.

— Господа, побойтесь Бога, вы ведь в карауле, а не игорном доме, — покачал головой пехотный капитан, с укором посмотрел на разбушевавшихся кавалеристов и снова задремал, откинув голову на высокую спинку кресла.

Но кирасиры в белых колетах не обратили никакого внимания на робкое замечание.

— На тебе, Васюшка, умойся! — торжественно проговорил блондин и, открыв карты, не спеша положил их на стол.

— A-а, чтоб тебя!.. — выругался от души Шлапобергский, бросил карты и схватился обеими руками за пышные бакенбарды. На всю кордегардию раздался хруст выдираемых жёстких волос.

Александр Стародубский, стоявший у стола и с улыбкой наблюдавший за драматичной карточной схваткой, рассмеялся и, сняв кивер с белым султаном, поставил его на стол. Чиркнув длинной, ярко вспыхнувшей спичкой, он зажёг свечи на втором подсвечнике, придвинул его к себе и, закуривая папироску, взял томик романа на французском, лежащий рядом, после чего удобно расположился в кресле, небрежно закинув ногу на ногу.

— Вы бы, отважные кавалергарды, отпустили солдатика из коридора, — проговорил он, склоняясь над книгой, — ведь игру вы закончили, ему же, бедолаге, отдыхать полагается, а не охранять вас от начальства.

— А ты бы, гренадер, в наши дела не лез. Мы уж сами как-нибудь разберёмся в своих эскадронных делах, без советов пехтуры разной, — окрысился на него проигравшийся в пух и прах Василий Шлапобергский.

Он повернулся к Александру и, заложив руки за спину, с вызовом уставился на прапорщика. Гренадер спокойно посмотрел на курносую физиономию с пышными бакенбардами.

— Вот что, кавалерист, — ледяным тоном произнёс Стародубский и, встав, сверху вниз посмотрел на покачивающегося на своих кривых ногах задиру. — В карты надо уметь играть. Хамством ума не заменишь, да и проигрывать надо достойно. Я повторяю: иди и отпусти солдата.

Гренадер и кавалергард пристально уставились друг на друга.

— Господа, господа офицеры, прошу вас, — вновь проговорил проснувшийся капитан. — Вы ведь на службе, какие могут быть ссоры в карауле?

Васька Шлапобергский прищурил свои и без того маленькие глазки, вдохнул со свистом воздух сквозь сжатые губы и подошёл к приоткрытой двери в коридор.

— Эй, Медведев, можешь быть свободным! — хрипло выкрикнул он.

— Так точно, ваше благородие, — раздался в ответ радостный голос солдата, и послышались поспешно удаляющиеся шаги.

— А, чёрт побери, не везёт мне сегодня что-то, — проворчал Шлапобергский, прошёлся по комнате и плюхнулся на диванчик, стоящий у стены. Старое дерево жалобно затрещало под грузным телом.