Судьба генерала

   — Грузинского гренадерского полка поручик князь Василий Ростовский, — бодро, нисколько не смущаясь, представился офицер.

   — Как это в таком славном полку завёлся маменькин сынок с бобровым воротником? — спросил, насмешливо улыбаясь, Николай Николаевич. — Я вот никогда такого не нашивал и другим советую роскошью не увлекаться. В походе она расслабляет, а слабый солдат — обуза в бою.

Поручик улыбнулся, внезапно наклонился и подобрал с земли толстый, ржавый железный штырь, оброненный здесь у палаток, наверно, артиллеристами, и в мгновение ока завязал его узлом.

   — Вот мой ответ на ваш упрёк в слабости, ваше высокопревосходительство, — усмехнулся Василий Ростовский. — Уж в чём в чём, а в слабости никогда замечен не был.

   — Ишь ты какой силач выискался, — проворчал Николай Николаевич и, взяв из рук поручика штырь, не спеша развязал его, выпрямил словно стальными пальцами и отдал своему адъютанту поручику Желтухину. — Передай-ка эту вещицу артиллеристам. Ещё в хозяйстве пригодится. Как же вы, князь, попали в Грузинский полк? Какими ветрами вас к нам занесло, любезный? — вновь насмешливо воззрился на офицера главнокомандующий.

   — За дуэль, ваше превосходительство, переведён сюда из гвардейского Преображенского полка и не жалею. Мне нравится походная жизнь, но вот только сидеть на одном месте скучно.

   — Скучно, говорите, князь? А если я штурмовать крепость прикажу, это вас развлечёт?

   — Конечно, ваше высокопревосходительство, давно пора дать прикурить этим туркам. А то мы здесь сидим и дуреем от безделья, а вон в Севастополе наши гибнут. Кстати, каковы новые известия из Крыма? По лагерю, честно говоря, плохие слухи ходят.

   — Держится Севастополь, держится! — громко ответил генерал. — Что ж, поручик, как штурм будет, поставлю тебя с твоим взводом впереди колонны, чтобы скучно не было, а вот воротничок же бобровый прикажи денщику отпороть, здесь тебе не Невский проспект, да и барышень нет, чтобы на тебя любоваться, — внезапно подмигнул главнокомандующий и бодрым шагом направился между палаток и сооружаемых землянок.

Николай Николаевич шёл по лагерю и пристально всматривался в солдат, вытягивающихся перед ним в полный рост, подробно расспрашивал их о службе здесь, в труднейших полевых условиях, заходил в только что построенные землянки. У одного из костров он увидел группку егерей. Один молоденький солдат мешал длинной деревянной ложкой варившуюся в котле кашу, другой, постарше, сидел рядом с огнём и зашивал мундир, третий, унтер-офицер с седыми усами, подняв воротник шинели, покуривал трубочку и что-то рассказывал:

   — Да, дал нам Шамиль прикурить в сорок-то пятом году. Полезли мы на него тогда очертя голову, в самые чеченские дебри забрались. А он нас там со своими джигитами подстерёг, и как я живой остался, сам по сей день понять не могу. Вот метку эту столько лет ношу, — снял свою зелёную фуражку без козырька фельдфебель и показал длинный шрам, тянувшийся по его круглой, коротко подстриженной голове от лба до затылка.

   — Видно, череп у тебя крепок, служивый, как пушечное ядро, раз от такого удара шашкой живым остался, — проговорил генерал и остановился перед егерями.

Солдаты вскочили и встали по стойке смирно.

   — Вольно, вольно, садитесь, ребятушки, и расскажите мне о своей жизни здесь, на турецкой стороне, — проговорил, усаживаясь на грубо сколоченную скамью, генерал.

Он достал из кармана трубку и кисет. Предложил табаку солдатам и сам закурил, поглядывая острым взглядом на сидящих напротив. Егеря, польщённые таким вниманием со стороны самого командующего корпусом, закурили свои трубочки, но вежливо молчали, ожидая вопросов.

   — Ну так как же? Не скучно вам здесь уже четвёртый месяц маяться, под турецкими стенами? — спросил генерал.

   — Так ведь мы и поскучать можем, мы люди терпеливые, — усмехнулся фельдфебель, поглаживая свои седые усы. — Турку ведь за такими огроменными стенами с кондачка не возьмёшь, здесь подход нужен. Ведь им там, за стенами этими, без подвоза продовольствия ещё поскучнее, чем нам, будет. Но с другой стороны, нашим молоденьким солдатам дело всё же нужно, поразмять косточки, а то они больно уж пригорюнились, — кивнул на своих сослуживцев унтер-офицер.

   — А может, чёрт с ними, с этими турками? Зима уже на носу, так не вернуться ли нам восвояси, домой, да залезть на тёплую печку? Кто ж зимой-то воюет? Что вы на это скажете? — Муравьёв выпустил перед собой облачко дыма и внимательно всмотрелся в молодых солдат.

Тут кашевар с длинной тонкой шеей встрепенулся и ответил срывающимся от волнения голосом:

   — Да как же можно нам на печку залезать, когда вон в Севастополе наши головы кладут, а не уходят, бьются до последнего? А мы что же, не русские? Нам что, о собственном пупке только заботиться?! Нет, мы должны здесь этим туркам такое устроить, чтобы они отлично поняли: мы им Севастополь не простим, они у нас ещё кровью умоются.