Судьба дворцового гренадера

В сени затащили, повалили, связали полотенцами мокрыми, как барана, рот заткнули, на ледник чей-то снесли и бросили... - Карп снова перевалился на спину, полежал, трудно и редко дыша, и закончил: - Утром куфарка чья-то пришла мясо брать с фонарем, так разрезала ножиком полотенца да встать помогла...

- Доложить полковнику, чтобы их сыскал? За такую расправу, поди, под суд пойдут, - предложил Иванов.

- Чего там... - прикрыл веки Варламов. - Я драку затеял, мне и помирать. Но и Тишке, сукину сыну, больше не красоваться...

- С чего тебе помирать? - возразил Иванов, хотя видел, что очень на то похоже; теперь Карп лежал, закрыв глаза, и едва приметно дышал. - Вот я от Анюты гостинца, пирожков твоих любимых капустных, принес да яблоков моченых с брусникой.

- Спасибо... Яковлевне своей кланяйся. Скажи, из всех жен гренадерских одну ее почитал... - Карп закрыл глаза, смолк и так долго не разжимал губ, что Иванов подумал, не уйти ли.

Но только пошевелился, как больной заговорил: - Чего помирать?.. Оттого, что жить постыло... Ежели семьи путной нету, которой надобен, то хотя и куклой раззолоченной, а чем жить, когда совесть гложет?..

- Тебя-то? - удивился Иванов. - Какой куклой?.. И неужто за писаришку того совестью маешься?

- Не то... - нетерпеливо передернул щекой в запекшихся ссадинах Карп. А всех нас, которые тогда на площади были, хоть и во дворец ноне взяты и в мебель золоченую из защитников отечества превращены, совесть до смерти жалить должна...

Как не поддержали братьев своих, не перебежали в ихние ряды, чтобы вместе на власти войной пойтить?.. Ну, офицеры молодые сробели. А мы что же?.. Правда, знать, даже у бывалого солдата разум в строю отымается... Варламов опять смолк и закрыл глаза.

Иванов в страхе оглядывался - нет, слава богу, кругом пусто... А больной снова заговорил, уже совсем еле слышно:

- Ты полковника проси, что в ящике моего есть - рублей, никак, триста сестре переслать. Как звать, помнишь?

- В Ярославль, во второй полицейской части, по Углицкой улице, в доме купца Бусова, мещанке Домне Васильевой Куриной, - припомнил Иванов, что писал на конвертах.

- Все верно. А от себя отпиши, как я его нашел и что с им сделал... Аль не надо?.. Ну, как хошь...

Через неделю отделение гренадер с опущенными в землю дулами ружей провожало катафалк с останками Карпа Варламова на новое кладбище при устраиваемой Чесменской военной богадельне.

Первые похороны в роте вызвали надобность испросить у министра двора, кто из чинов должен идти за гробом, - ведь при среднем возрасте в полсотни лет следующих ждать долго не придется. Приказано: за гробом гренадера 2-й статьи следовать отделению с унтером, а 1-й статьи - с фельдфебелем. Когда ж помрет унтер, то провожать взводу с обер-офицером, а ежели офицер - то всей роте. Родилось еще одно правило, тотчас выученное наизусть Петухом, который на учениях начал требовать, чтоб гренадеры отвечали и эти "пункты".

Вскоре после похорон один из лакеев, убиравший царские комнаты, сказал Иванову, что в государевом кабинете появилась статуэтка Варламова с ружьем у ноги. Поднес ее недавно мастер, который отливал, за что пожалован алмазным перстнем из Кабинета. Видно, на радостях и угостил гренадера в тот злосчастный день, когда встретился со своим недругом. Но вот, оказывается, жгла Карпа изнутри не одна злоба на дочкиного погубителя, а еще воспоминание о Петровской площади и унижение лакейской службой дворцовой. Всем виделся только кутила и драчун, а выходит, носил в душе особенные занозы, которые в последней беседе Иванову высказал... Теперь и его те занозы порой колют... А может, кто еще из гренадер Их в себе чувствует? Но разве узнаешь?..

9

В мае отпраздновали победу Дибича под Остраленкой. Говорили, что теперь двинется на Варшаву. Но вскоре пришло известие - Дибич умер от холеры. Вместо него государь назначил Паскевича.

Как всегда во дворце, громко говорили одно, а шептали другое. Передавали, что фельдмаршал умер с перепою, и гренадеры верили, потому что прошлым летом не раз видели у Шепелевского дома, где жил Дибич, вызванный ко двору, как вечерами лакеи высаживали его из кареты с багровым лицом и несвязной речью.

А через полмесяца привезли депешу о смерти цесаревича Константина в Витебске, где почему-то оказался в стороне от военных действий. При дворе был наложен траур, но о покойном почти не вспоминали. Отчасти оттого, что шестнадцать лет прожил в Польше, главное же от слухов, что царь им недоволен.

Причиной смерти объявили ту же холеру, а шептали, будто отравился "от огорчения".