Судьба дворцового гренадера

- Было уже о том мной доложено, - развел руками Жуковский. - Но ответ его величества гласил, что русскую географию молодые люди изучат в путешествиях образовательных...

И здесь же через несколько дней в хмурое октябрьское утро гренадер узнал взволновавшую его новость. В дверях Арапского зала Василий Андреевич встретился с воспитателем великого ккязя Константина морским офицером Литке.

- Слышали, Федор Петрович, про Доу? - спросил Жуковский.

- Слышал. Но я не был его поклонником, - отвечал моряк. - Не люблю стяжателей и скряг, как справедливо называл его Лабенский... А быстро скрутило молодца. Давно ли тут, подбородок задравши, выхаживал? Скольких же лет помер?

- Кажется, сорока восьми, - сказал Жуковский и прибавил: - Правда, что был без меры жаден до денег, но и талант немалый. Хотя мне самому живопись Каспара Фридриха куда милей.

- Какой еще Каспар Фридрих? - чуть ворчливо спросил Литке.

- Есть такой дрезденский художник, которого я уже несколько лет облюбовал. Он грустные морские и горные пейзажи пишет. Приходите ко мне, я вам две его картины покажу.

- Благодарствуйте, но мне, право, не до грустных пейзажей. Более чем достаточно дела с планами занятии великого князя, которого государь истинным моряком требует сделать.

А насчет Доу, то я думаю, что черная душа отравляет любой талант. Однажды я имел время портреты в галерее внимательно рассмотреть и убедился, что ему особенно удавались изображения дурных людей. Взгляните на старую лису Беннигсена, на Аракчеева, Балашова и некоторых других, коих не назову в сих стенах... Честь имею!..

Жуковский еще задумчиво глядел вслед моряку, когда Иванов отважился к нему подойти:

- Ваше превосходительство, дозвольте спросить.

- Конечно, спрашивай, кавалер.

- Так ли я уразумел, что господин живописец Дов померли?

- Истинно так. Вчера в газете читал, что скончался в Лондоне две недели назад.

- А кому же все деньги пойдут, что у нас в России набрал? Слыхано было, что не женатый и детей не имел, - продолжал спрашивать Иванов, благо стояли в Ротонде одни.

- Сестре его родной. И про то в "Пчеле" пропечатано.

А капитал истинно огромный оказался, чуть не миллион на наши деньги.

- Миллион?! - повторил Иванов. - Это сколько же тысяч?

- Десять раз по сто тысяч рублей, тысяча тысяч, значит.

Много, братец. Нам с тобой таких денег век не увидеть...

Вечером Иванов пошел к Полякову. Дверь оказалась не запертой, хозяйка и Танюша куда-то отлучились. Живописец топил печку и сидел перед ней на половичке, не зажигая свечи.

Иванов просил не освещать комнату и сел около него на стул.

- Слышал уже, - сказал Поляков на сообщенную новость. - Голике прибегал, чуть не плакал. А я так и сказал:

"Не жалко мне его ни капельки, какой бы хворостью страдательной ни сгинул. Знаю, Александр Иванович, что оно не по-христиански, но ничего с собою сделать не могу. Да еще тому я, грешник, злорадствую, что, всеконечно, помирая, помимо болезни, горем надрывался, раз с деньгами, с друзьями своими единственными, расставаться пришлось. Кекова сестра его, которой все досталось, не ведаю, но муж ее, гравер Райт, здесь трудился. Добродушный господин и в своем деле большой мастер.

Из него Дов тоже соки сосал, никак не ожидавши, что наследника своего обирает.

Помолчали, глядя на мерцавшие головешки.

- Как учение твое идет? - спросил Иванов.

- Поправляюсь помалу. Сам себя нахожу. Теперь бывает, что и похвалят за рисунок. С азов начинать пришлось, будто карандаша век не держал. А вот с вольной всё ни с места.

- Неужто еще не разделились наследники? - удивился Иванов.

- Сказал намедни здешний приказчик ихний, будто старшему сыну достанусь, который в гвардии служит. Так боюсь, не стал бы выжиливать, чтобы больше заплатили. Бары на прихоти тароваты, а за наши душеньки, ежели кто торгует, как черти за грешников, цепляются. Кажись, две тысячи не цена ли? А еще может оттого тянут, что две сотни годового оброка исправно сдаю, а тогда сему доходу конец. Вот и давай еще двести пока что...

- Откуда же деньги такие берешь? Все с портретов царевых?

- Больше неоткуда. Мундиры меняю да купцу в Андреевский по четвертному ношу, а тот - в золоченую рамку да по пятьдесят рубликов. Надоело страсть. Ведь без оброка я бы на восемь штук меньше писал. И еще освобождение скорей нужно, чтобы из Академии не выгнали, как крепостного. За меня Общество поощрения поручилось, что обязательно выкупит, а уж чуть не два года прошло. Президенту стараюсь на глаза ке попадать...

- А здоровье каково?

- Ничего. Раз деньги есть, чтоб за квартиру с дровами отдать, за стирку, на чай-сахар да на булку с печенкой, - чего еще желать? Учусь, того, о чем мечтал, наконец достигаю.

Украл Доз у меня шесть лет жизни. Ну, он теперь за то в другом месте может наконец-то ответит... А от холода в классах шинель справил на вате и жилетку пуховую у чухонки купил. Сейчас вам обновы покажу, как огонь засветим.

7