Судьба драконов в послевоенной галактике

– Уходи, – тихо посоветовал Мишель, – поворачивайся и уходи… Может, успеешь.

И тогда я увидел распахнутый глаз "квашни". Глаз был насмешлив. И мне захотелось, чтобы меня ударил Мишель, чтобы меня оскорбил и унизил Пауль, только бы не видеть этот насмешливый победительный взгляд "другого".

"Квашня" глядела на меня, будто втягивала меня в жадно хлюпающую кучу, бесформенную, мягкую, живую, но живую "другой", нимало не похожей на мою, жизнью.

И я понимал, что я ненавистен и отвратителен ей всем своим видом, строением всего своего тела – как и она мне…

Я чувствовал, что так же, как мне, ей хочется прихлопнуть, уничтожить ненавистное, "другое" существование.

Я видел, как издевательски улыбался человеческий, совершенно человеческий глаз, будто для издевки вставленный, ввинченный в расплывшуюся, подрагивающую зеленую кучу.

"Квашня" знала, что убьет меня, и глаз ее усмехался, огромный, он вбирал меня целиком, всего. В его зрачке, как в кривом зеркале, я видел собственное нелепо изогнутое отражение.

– Сука! – заорал я, скинул огнемет и, не целясь, выпустил в "квашню" струю огня.

Тело "квашни" как-то булькнуло, зашипело, проглатывая огонь.

Глаз ехидно сощурился, довольный результатами опыта; лопающиеся пузыри запенились на куче. И тотчас, точно по сигналу, из центра "квашни", раздирая мягкую пузырящуюся плоть, вырвалась, будто выстрелила, выброшенная неведомой силой, может быть – болью от огня, огромная, сухая и костистая рука человека? – нет, не человека, – иссохшего, изголодавшегося великана.

Я не мог отвести взгляд от длинных острых пальцев, тянущихся к моему лицу.

Один из пальцев загнулся наподобие рыболовного крючка и…

Глаз, глаз!.. Аа! Мне показалось, что вместе с глазом "квашня" выдирает у меня и мозг. Я оглох от боли и от собственного крика. Только боль и зрение. Моя боль видела подрагивающую от удовольствия, чуть не растекающуюся от блаженства "квашню", и веселый издевательский глаз, и прямую, как остановившийся выстрел, руку, тянущуюся, втыкающуюся в булькающую отвратительную плоть.

Боль не прекратилась, но я увидел, как сноп огня вырвался из вершины "квашни", как погас и слился с зеленой кучей глаз, как рука обмякла и обдрябла, отвалилась от моего недоисковерканного лица, как "квашня" растеклась зеленой иссыхающей лужей.

Боль не прекратилась, но я стал различать звуки.

Валентин Аскерханович подхватил меня под плечи:

– Ббте, Пародист, – испуганно бормотал он, – Ббте, живой?

Я коснулся пальцем выжженного глаза, пустой кровоточащей глазницы и ответил:

– Меня зовут Джек Никольс.

– У, – обрадовался Валя, – живой. Счас, счас, погоди, Пауля вызову… Погоди, Ббте, счас Пауль придет, эмульсией промоет, – Валя бесперывно нажимал кнопочку в своем черном ящичке, – Ббте, – он усадил меня возле каменного сверкающего куста, – если совсем худо – ори… Ори, матерись… Счас санинструктор придет, счас. О! Мишель бежит. Ми…

На секунду я потерял сознание. А может быть, мне показалось, что прошла всего секунда, так бывает после беспробудного сна, когда тебе становится ясно, что милосердные боги, сжав несколько часов в секунду небытия, показали тебе, что такое смерть, от которой ты на время избавлен. Я увидел руку Мишеля, закатанный до локтя рукав гимнастерки; я увидел ножевой разрез на руке Мишеля, из которого хлестала кровь. Валя мочил в крови бинт и протирал мне глазницу.

– Гляди, – сказал он Мишелю, – Пародист очухался.

– Все равно, – буркнул Мишель, – лей не жалей. Помнишь, как Леньку Ричард вылечил?

– У, – не прекращая своего занятия, – сказал Валентин Аскерханович, – еще бы не помнить. Ленечка был весь в кровищи.

– Встать сможешь? – угрюмо обратился ко мне Мишель.

Я кивнул.

– Ну, попробуй.

Я оперся о камень рукой и поднялся. Пол уходил у меня из-под ног, кренился. Меня вырвало.

– Молодец, – похвалил Валентин Аскерханович, – первое дело – поблевка – после того, как "квашня" поцеловала.

– Заблевал бы мундир, – объяснил Мишель, – я бы тебе второй глаз выбил.

Говорил он вполне беззлобно, пока Валя перевязывал ему руку.

– Идти сам сможешь?

Я не мог ответить. Я пытался сохранить равновесие. Мир, пещера кружились вокруг меня.

– Сможешь? – повторил свой вопрос Мишель.

– Не… знаю… не уверен, – выдавил я.

– Ббте, Пародист, – дружелюбно сказал Валя, – надо идти… Хочешь, я твой огнемет понесу? По "светящейся" надо идти… Нам следить надо, понимаешь? И так здесь торчим. Дойдем до темных, я тебя на закорках понесу. А тут надо идти… Мишель – впереди. Я – сзади… Ты – посередке. Пародист, понял?

– Я – Джек… – начал было я.

– Я ему точно сейчас глаз выбью, – буркнул Мишель, – давай огнемет Вальке и топай… Вызывай Пауля, – обратился он к Вале.

– Я все время вызываю, – виновато сказал Валентин Аскерханович, – да он не отвечает…

– Да что, – голова у меня перестала кружиться, такого залпа отборной ругани я не слышал даже здесь, в пещерах.

Из-за камня метнулся "стрекозел", и Валентин Аскерханович едва успел подсечь его струей из огнемета.

– Спекся, – добродушно сказал он. – тебя послушать приходил…

– Все! – выдохнул Мишель. – Хватит! Пошли!