Суданские хроники

Усман поклялся курмина-фари, что если тот не вступит на престол, то вступит он, [Усман], даже если младший не должен быть над головою старшего[543]. И курмина-фари вступил на престол и стал на место аскии. Но когда вернулся тьяга-фаран (sic! — Л. К.) и издали увидел его на нем, то заявил: "Я не стану ломать дерево собственной головой, [чтобы] кто-то ел его плоды!" Усман-Тинфаран приблизился и сказал своему брату: "Выйди с помоста аскии!" — и ударил его по голове древками своих дротиков, и тот сошел. Но когда тьяга-фарма хотел вступить на то место, Усман швырнул в него сзади дротик и попал в него; и тот обратился в бегство. На престол возвратился Мухаммед-Бенкан, люди ему присягнули, и он утвердился государем.

А тьяга-фарма в бегстве своем достиг людей гавани и попросил их, чтобы они прижгли ему рану. Но гиме-кой схватил его, серпом отрезал ему голову и принес ее аскии. В тот момент аския поблагодарил гиме-коя за его деяние и некоторое время выжидал; затем убил его и вместе с ним перебил большую группу его людей.

Мухаммед-Бенкан выселил из царского дворца своего дядю по отцу аскию ал-Хадж Мухаммеда и вступил во дворец [сам]. А аскию ал-Хаджа он сослал на остров Канка — местность неподалеку от города, с западной стороны, и заточил его на нем. Брата своего Усмана он поставил курмина-фари, и последний оставался в этом сане, пока аския оставался у власти.

Аския послал в Биру [просить], чтобы вернули Исмаила, и того доставили в Сонгай; ибо был он его товарищем и другом со времен детства. И Мухаммед-Бенкан поклялся Исмаилу на Коране, что никогда не замыслит против него измену. И дал ему в жены свою дочь Фати.

Он повелел, чтобы дочери аскии ал-Хадж Мухаммеда присутствовали в его собрании, когда он в нем сидел. Головы их были не покрыты, и ему кричала Йана-Мара: "Один отпрыск страуса всегда лучше, чем сто цыплят курицы".

И та царская власть стояла превосходно. Аския расширил ее, украсил ее и добавил к ней больше челяди, чем бывало раньше[544], и парадные одежды, различные музыкальные инструменты, певцов и певиц и множество подарков и милостей. В его дни снизошла благодать: в эти дни открылись врата изобилия и излились [потоки благ].

Ибо повелитель верующих аския ал-Хадж Мухаммед не раскрывал грудь свою благам мира сего из боязни [дурного] глаза и препятствовал и запрещал /88/ то своему брату фарану Омару, говоря ему: "Не выставляй себя на погибель от сглаза!" Что же касается аскии Мусы, то он со времени, как пришел к власти, не достиг даже единой минуты покоя из-за враждебности близких — а это величайшее несчастье сей жизни; это вражда вечная, она не пройдет и не прекратится. Каждую минуту аския Муса пребывал в страданиях души и в заботе об опасности — с озабоченностью, печалью и предосторожностью. И остерегался он, пока не прошел путь свой.

А счастливейший государь отличался страстью к походам и джихаду. Он их проделал очень много, так что это надоело сонгаям, и они испытывали к этому отвращение. Он лично совершил поход на канту. Он и канта сразились в Уантармасе (название местности). Канта обратил аскию в постыдное бегство, и он бежал со своим войском; а те его преследовали, пока не настигли их в болотистой местности. Сонгаев спас лишь Аллах Всевышний. Аския не смог перейти болото на лошади, сошел [с нее], и его нес на своих плечах хи-кой Букар-Али До-до, пока не переправил его через это место. Войско канты отстало от них, но что до войска аскии, то воины рассеялись во все стороны.

Где бы ни проводил аския ночь в день этого бегства, сказанный Букар-Али протягивал свою ногу, и Мухаммед-Бенкан, положив на нее голову, беседовал с ним, пока не сказал: "Этот разгром, что на меня обрушился только что, со всеми этими затруднениями приводит меня в меньшую ярость, чем то, что скажут жители Томбукту в минуту, когда к ним дойдет весть о них. Какой-нибудь смутьян скажет другому, когда соберутся они позади мечети Санкорей..." (и аския назвал Бозодайю, такого-то и такого-то, потому что он знал обо всех обстоятельствах города, ведь он жил в Санкорей в молодости своей ради учения): ""Слышали ли вы, о молодцы, что только что случилось у Маранкана-Корей с кантой?" Слушатели скажут: "А что с ним только что произошло?" И рассказчик ответит: "Канта обратил его в [такое] бегство, что он чуть не умер; а войско его все погибло!" А они скажут: "Теперь не будет беды тому, кто воспротивится аскии Мухаммеду: он /89/ тот, против кого [сам] совершил поход...""[545]. Аския сказал хи-кою Букару-Али Додо: "Я как будто смотрю на их беседу..." Потом он прибыл в Гао. Но позднее никто из аскиев не совершал походов на канту.