Суд над победителем

— Тогда… — Скеррит пошелестел бумагами, — по закону «О государственной измене» от сорокового года звучит это так… секунду… вот — статья первая, цитирую: «Всякий, кто с намерением оказать помощь врагу вступит в сговор с другими лицами с целью совершения действий, содействующих морским, сухопутным или воздушным операциям противника, а также с целью совершения действий, препятствующих аналогичным операциям вооруженных сил Его Величества или ставящих под угрозу человеческие жизни его подданных, виновен в совершении фелонии и подлежит смертной казни».— Скеррит поднял голову от папки с бумагами. — Вы разбираетесь в системе градаций преступлений в англосаксонском уголовном праве?… Тогда поясню, что все преступления до недавнего времени у нас делились на три категории: тризы — к которым относились все виды измены, включая измену королю; фелонии — особо тяжкие, такие как убийство, изнасилование, двоеженство; и мисдиминоры [34]— менее опасные преступления: лжесвидетельство, кража, подлоги и т. п. Как раз в этом году понятие «тризы» упразднено, и самый свежий на сегодняшний день закон «О государственной измене» от 1945 года содержит в связи с этим предписания процессуального порядка. Говоря коротко, по всем делам, квалифицированным как государственная измена, любые действия и процедуры на стадии как следствия, так и судебного процесса должны производиться так же, как по делам о тяжком убийстве, то есть как по фелонии. При этом санкция та же — смертная казнь.

— Благодарю за разъяснения, мистер Скеррит, — снова кивнул Алекс.

Поглядывая на адвоката, он пытался понять, чем озабочен этот человек более всего: судьбой своего клиента или степенью той выгоды, которую он извлечет лично для себя? Он предполагал, какая борьба шла за право защищать его — Шеллена — в зале суда. По нервозности следствия и по тем материалам прессы, к которым ему удавалось получить доступ, процесс обещал быть громким и неоднозначным — это ли не мечта каждого адвоката, особенно если он относительно молод и амбициозен. Сколько внимания к его персоне, сколько возможностей блеснуть красноречием, рассыпавшись цитатами, интервью и замечаниями о своем видении закона на первых полосах всяких «Таймсов» и «Гардианов», куда непременно следом попадут и его портреты. А какие возможности открываются в этом процессе для составления последней защитительной речи! Сколько словесных парадоксов можно сконструировать (измена по велению сердца!), сколько обвинений можно выдвинуть в адрес надменных маршалов и премьер-министров (когда еще такое представится?), как легко можно заставить толпу, затаив дыхание, следить, как, балансируя на грани между священной памятью к павшим и презрением к тем, кто посылал их на смерть, призываешь в свидетели самого Господа Бога, ощущая при этом поддержку могучей англиканской церкви. Да после такого процесса, когда пережившая века речь Цицерона в защиту Каталины покажется скучным бормотанием, а речь в защиту государственного изменника Шеллена станет образчиком отваги и следования принципам демократии, можно смело баллотироваться в палату общин и, возглавив там один из правовых комитетов, войти в сотню первых людей Англии. И, в сущности, в этом нет ничего плохого, ведь как раз из таких и получается настоящий политик.

— Что ж, теперь нам нужно решить несколько принципиальных вопросов, Алекс, — продолжил беседу Скеррит, — и первый из них — ваш персональный статус во время судебного заседания. Дело в том, что сорок семь лет тому назад в английском уголовном суде обвиняемому впервые было предоставлено право давать показания. До этого традиционной доктриной общего права он априори рассматривался как лжец. Теперь же у вас два варианта. Первый: вы соглашаетесь давать любые показания, вас приводят к присяге на Библии, после чего вы обязаны правдиво отвечать на любые вопросы, включая свидетельствование против самого себя. Если вас уличат во лжи или вы откажетесь отвечать, против вас возбудят еще одно уголовное дело, обвинив в преступлении категории мисдиминоры. Второе: вы отказываетесь давать показания против себя. Это дает вам право молчать и безнаказанно говорить неправду. Как в первом, так и во втором случае вы сможете выступать и свидетельствовать в свою защиту, но, если в первом случае ваши слова будут заноситься в протокол и рассматриваться всеми сторонами процесса наравне с показаниями любого другого полноправного свидетеля, то во втором — они будут лишены силы свидетельского показания и их будут принимать лишь к сведению, не более того.