Суд над победителем

Несколько дней в Нюрнберге были потрачены на согласование с советской стороной вопросов о поездке британской следственной группы в восточную зону оккупации. При этом англичане так и не открыли своей истинной цели. Русским военным чиновникам они заявили, что занимаются поиском нацистов, причастных к убийству британских военнопленных, совершивших в 1943 году побег из шталага люфт III под Саганом. Это весьма походило на правду — такие поиски действительно проводились, хотя советская сторона не очень-то стремилась им содействовать. В конце концов, группа в составе старшего следователя, его помощника, переводчика, эксперта-фотографа, двух охранников и, разумеется, самого Алекса Шеллена на двух автомобилях отправилась в Хемниц. Здесь подследственного, переодетого в английскую униформу рядового, покатали по расчищенным от обломков и заснеженным уже улицам, может быть, с главной целью показать, что, несмотря на все усилия как самих немцев, так и его — Шеллена — предательские действия, город в итоге получил свое. Он был наказан не меньше Дрездена. Примерно наказан, если не сказать проще — казнен. В центре частично уцелела только старая городская ратуша из темно-серого камня, полностью выгорев на верхних этажах. Теперь она зияла пустыми проемами окон, и лишь в нескольких местах сохранились фрагменты ее крутой черепичной кровли, а с самого верха часовой башни уродливыми лоскутами все еще свисали листы ярко-зеленой меди. Располагавшаяся рядом Старая башня, бывшая когда-то частью городских фортификаций, обрушилась до половины и спустя несколько месяцев, уже после капитуляции, была окончательно взорвана. Проезжая по Лейпцигерштрассе, Алекс видел изуродованные стены и колокольню церкви Святого Иакова, но не мог знать, что и их готовят к взрыву. Они побывали на настоящем и ложном кавалерийских плацах, описанных в его показаниях. Везде, где машина с подследственным делала остановку, Алекса в очередной раз допрашивали и фотографировали.

Из Хемница группа отправилась в Дрезден. Здесь Шеллена снова катали по городу, вернее, катались англичане, фотографируя развалины и друг дружку, а Алекс был просто неотъемлемой частью их коллектива и в некотором роде экскурсоводом. В Дрездене его поразили произошедшие здесь за последние десять месяцев перемены. Многие кварталы были полностью расчищены. Не улицы и переулки, а непосредственно те места между ними, где стояли дома и росли деревья. Старый центр теперь представлял собой гигантскую ровную пустую площадь, расчерченную на большие квадраты широкими проездами. Во многих местах еще урчали бульдозеры и экскаваторы и грузовики продолжали вывозить миллионы тонн битого кирпича. Те же участки, где остатки стен были обрушены и вывезены, а земля утрамбована гусеницами и катками, выглядели еще более неестественно, чем прежде. Это был уже не разрушенный город — это было место, где когда-то стоял разрушенный город. А значит, теперь это — ничто. Пустота, где, казалось, не могут существовать даже фантомы воспоминаний. Если раньше, пускай и с трудом, здесь можно было хоть что-то разобрать, отыскать ориентир, разглядеть на уцелевшей стене знакомый ростверк, обломок балкона или кариатиды и понять, что это вот Топферштрассе, а вон там Мюрцгассе, то теперь названия улиц, написанные на прикрепленных к шестам табличках, читались и выглядели нелепо. Во многих местах не осталось следа и от самих мостовых. Только укатанный битый щебень, чуть меньше пропитанный красной кирпичной пылью.

Заехали они и на площадь Старого рынка. Остатки всех строений здесь тоже были снесены и частично убраны. От белого монумента в память о победоносных днях Франко-Прусской кампании не осталось и следа. Как не было следа и от полыхавших здесь кремационных костров.

Алекс, которому не возбранялось вместе со всеми выходить из машины, остановился напротив места, где когда-то стоял их дом. Он не видел, как к англичанам подошел советский офицер в длинной добротной шинели и предложил им диковинные русские папиросы с картонными мундштуками. Мимо Крестовой церкви, единственного оставшегося поблизости строения, несколько солдат вели колонну военнопленных. Те мерзли на открытом ветру в своих изношенных шинелях и пальто, натянув на уши отвороты пилоток и кепи. Быть может, как раз кто-то из них в свое время водил здесь британских или русских пленных, а теперь молил Бога, чтобы его не отправили в Сибирь или на Чукотку.

— Шеллен! — окрикнул Алекса старший следственной группы. — Знакомые места?

— Да… так.