Читаем Суд над колдуном полностью

Авдотья Ермиловна больше ничего не отвечала. Она опустила голову на руки и горько плакала.

Боярыни и не слыхали, как дверь отворилась, и в горницу вошел князь Одоевский.

— Здравствуй, Наталья Панкратьевна. Что давно не жаловала? — заговорил он еще с порога. — А моя хозяйка все плачет, глаз не осушая? Ты на нее не обижайся, что гостью, как надобно, не чествует.

При боярине Стрешнева немного стихла.

— Не за тем я, князь Никита Иваныч, к вам собралась, — сказала она. — Не истерпело сердце мое горя нашего. Беду нашу, чай, ведаешь? Пеняла я Овдотье Ермиловне, пошто сказывала, что Ульку ту я к ей прислала.

— Так то̀ ты, Наталья Панкратьевна, Ульку ту прислала? Не ведал я. Ну, Наталья Панкратьевна! Грех то̀ тебе. Ведьму в честный дом посылать! А я-то гадал, отколь та ведунья к нам попала… А кому ж Ермиловна про то̀ сказывала, когда и от меня таилась? Она и из дома ни разу не езживала. И к ей никто не бывал.

— Гадала я, князь Никита Иваныч, что тебе про то Овдотья Ермиловна молвила, а ты государю довел, — совсем тихо сказала боярыня.

— На друга своего, на Ивана Федорыча! — вскричал Одоевский. — Да неужели и он такое подумал? Ну, не чаял я от его такой обиды!

— Не, князь Никита Иваныч. У Ивана Федорыча и в уме того не было. То у меня с горя сердце расходилось. Ничего ему и не сказала. Таясь, к вам поехала.

— А какое ж горе у тебя, Наталья Панкратьевна? — спросил Одоевский.

— Аль не ведаешь, Никита Иваныч? Не бывал, знать, по утру во дворце. Судили ноне Ивана Федорыча. Бояре допрос ему чинили по ведовскому делу. Отколь же напасть такая на нас, коли ты не сказывал?

— Улька та, ведунья, и довела, стало быть, — сказал боярин. — Твоя Улька, надо быть, та самая Улька Козлиха и есть, что на Ондрея лекаря извет подала. Государь верно угадал.

— Так ты, стало быть, с государем про то дело разговор имел? — спросила Стрешнева и поглядела на боярина.

— Вишь, Наталья Панкратьевна, сердце у тебя какое неверющее! — с обидой заметил Одоевский. — Сказывал я тебе, что не ведал, отколь у нас та Улька ведунья объявилась. Так и государю молвил. А он мне на то: «Може, то̀ и есть та Улька Козлиха, что на твоего лекаря извет подала. Так она-де с пытки и сама все откроет». — Вот она, ведомо, с пытки-то и впрямь вас оговорила. Аль ты ране не ведала, что та Улька за караулом сидит?

— Не ведала, Никита Иваныч. Не хаживала она к нам с самой той поры, как Иванушка помер. А я на нее зло имела, тож не посылала за ей. Так то̀ и впрямь она, ведьма проклятая! — прибавила Стрешнева сердито. — Прости, Христа ради, Никита Иваныч, и ты, Овдотья Ермиловна, прости. Не угадала я, кто на нас ту беду навел. Ах она холопка треокаянная! Да как она смела на нас наносить! Сколь годов от нас кормилась, страдница, и с робятами. Пущай ей за то язык теменем вымут, бесовой угоднице. Ведьма богомерзкая! На боярина своего доносить посмела! И щенята ее пущай подохнут! От той же яблони яблочки! Весь бы выводок в болоте утопить! Бесова угодница треклятая! Кабы ведала своими бы руками язык ейный, окаянный, выдрала б. И робят удавила б. Пущай все гнездо сатанинское пропадает к дьяволу.

Боярыня Стрешнева себя не помнила от злобы. Первый раз она себе волю дала перед чужим боярином такие слова говорить.

Авдотья Ермиловна даже плакать перестала, слушая ее, а князь Никита Иваныч только головой качал тихонько.

Наконец Стрешнева замолчала и стала прощаться.

— Ноне же побываю у Иван Федорыча, Наталья Панкратьевна, молви ты ему, — сказал Одоевский, кланяясь гостье.

— Ох, нельзя того, князь Никита Иваныч! — вскричала Стрешнева. — Горе наше лютое! За приставом[62] Иван Федорыч. В своем дому, ровно в темнице. Ни ему со двора, ни к ему никого пущать не велено. Покуда бояре не приговорят и государь не укажет.

— Беда и то. Ну, коли так, во дворец поеду, государю поговорю. То меня с боярами по тому делу сидеть и не звали, что я сам послухом был. А я ноне же государю поговорю. Може, и смилуется великий государь. Иван Федорыч люб ему был.

Стрешнева поклонилась в пояс боярину.

— Поговори, Никита Иваныч, поговори государю. Може, хоть детей малых пожалеет. Детки ни в чем не виновны. Аль детей казнить за отцов грех!

Про своих детей не так боярыня судила, как про Улькиных.

<p>В темнице</p>

Колдовское дело к концу приходило… Дьяк Алмаз Иванов не мало над ним потрудился. Выписку написал сам на тридцати шести листах. Свиток вышел длинный, аршин двадцать пять, как все листы склеил подъячий. А на склейках, чтоб подлогу не было, сам Алмаз Иванов подписался и младшие дьяки два: Гаврила Деревнин и Угрюм Пятой.

Все там дьяк списал и из доноса, и из допроса свидетелей, и из пытошных речей.

Перечитал, и чуть что самого себя по голове не погладил. Ловко подвел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Коммунисты
Коммунисты

Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его.Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона. Развитие сюжета строго документировано реальными историческими событиями, вплоть до действий отдельных воинских частей. Роман о прошлом, но устремленный в будущее. В «Коммунистах» Арагон подтверждает справедливость своего убеждения в необходимости вторжения художника в жизнь, в необходимости показать судьбу героев как большую общенародную судьбу.За годы, прошедшие с момента издания книги, изменились многие правила русского языка. При оформлении fb2-файла максимально сохранены оригинальные орфография и стиль книги. Исправлены только явные опечатки.

Луи Арагон

Роман, повесть
~А (Алая буква)
~А (Алая буква)

Ему тридцать шесть, он успешный хирург, у него золотые руки, репутация, уважение, свободная личная жизнь и, на первый взгляд, он ничем не связан. Единственный минус — он ненавидит телевидение, журналистов, вообще все, что связано с этой профессией, и избегает публичности. И мало кто знает, что у него есть то, что он стремится скрыть.  Ей двадцать семь, она работает в «Останкино», без пяти минут замужем и она — ведущая популярного ток-шоу. У нее много плюсов: внешность, характер, увлеченность своей профессией. Единственный минус: она костьми ляжет, чтобы он пришёл к ней на передачу. И никто не знает, что причина вовсе не в ее желании строить карьеру — у нее есть тайна, которую может спасти только он.  Это часть 1 книги (выходит к изданию в декабре 2017). Часть 2 (окончание романа) выйдет в январе 2018 года. 

Юлия Ковалькова

Роман, повесть
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман