Читаем Суд над колдуном полностью

— Вишь ты, норовистый какой! — удивился Алмаз Иванов. — Ну, да ин ладно. Не об ем спрос. Сказывай, дохтур — нам про то подлинно ведомо, — пошто ты того лекаря Ондрейку к царице Марье Ильинишне водил, в те поры, как царевич Симеон Алексеич живой был? А тот Ондрейка на царицу Марью Ильинишну да на царевича Симеона Алексеича по ветру напустил и след их государский вынял. А с того самого наговора царица Марья Ильинишна занедужила и царевич тож. А там царицы и не стало, а спустя малое время и царевич, Симеон Алексеич, помер. А приключилась им смерть с того, что тот Ондрейка, колдун и чародей, на их след пеплу чародейного сыпал. А тот след ты Ондрейке указал.

На тот раз доктор видно не понял слов дьяка, хоть и слушал его хорошо. Толмач должен был ему все перевести.

Пока переводчик говорил, Фынгаданов не один раз фыркнул и плечами пожал. А потом быстро заговорил по немецки.

— Дохтур говорит, — сказал толмач, — что царица Марья Ильинишна померла от огневицы. Приключилась у ней, как царевна Марья Алексеевна родилась. А царевич, Симеон Алексеич с роду здоров не бывал, все ножками маялся, и вылечить-де его никак не мочно было. Сам он, дохтур, и лечивал его и другие дохтура, немцы же. И про то про все в Дворцовом разряде писано. А про порчу-де и наговоры на след, так то, мол, все бабьи сказки.

Фынгаданов еще что-то сказал и толмач нехотя прибавил:

— И тому, мол, верят едино лишь дураки.

— Русски! — крикнул Фынгаданов. — Russische Narren![52] — повторил он по немецки.

— Про то спросу не было, — с обидой сказал дьяк.

— А вот пошто ты, — обратился он к доктору Фынгаданову, — того Ондрейку вверх к царице Марье Ильинишне водил и царевича Симеона Алексеича ему показывал?

Фынгаданов на минуту задумался, а потом вдруг хлопнул себя по лбу, рассмеялся и заговорил, стукая правой рукой по ладони левой.

— Дохтур говорит, — сказал толмач, — что, мол, царевич Симеон Алексеич родился в 173-м году[53] (1665) помер в 177-м (1669), алекарь-де Ондрей Федотов посылан в полк много ране, как царевич не родившись был, а на Москву воротился лекарь тот, когда и царица Марья Ильинишна и царевич Симеон Алексеич померши были. Дохтур Фынгаданов не мог-де тому лекарю Ондрейке Федотову царевича Симеона показывать, когда того лекаря в те поры и на Москве не было.

— Скажи ты ему, — быстро заговорил дьяк, — что, може, он про то запамятовал, в кую пору тот лекарь в полк посылан был и коли́ он на Москву возворотился.

Фынгаданов сейчас же заговорил в ответ и толмач перевел:

— Про то про все в Оптекарском приказе подлинно писано и можешь ты сам досмотреть, когда хошь, а он про то верно знает.

Дьяк недовольно крякнул и сказал, что больше ему дохтур ни по чем не надобен. Может он идти в Оптекарский Приказ. А когда придет до него нужда, дьяк за ним снова пришлет.

Доктор поклонился, сказал: «Guten Tag»[54] и быстрыми шагами вышел из Приказной избы вместе с переводчиком.

— Вишь, чортов немец! — сказал с досадой дьяк Бориске подъячему. — И страху на их, нехристей, нету. Дал им великий государь волю. Ободрать бы его кнутом, небось не так бы заговорил!

— А ведь как подвел-то немец, Алмаз Иваныч, — сказал Бориско. — Будто и впрямь не мог Ондрейка на царевича да на царицу матушку порчу напустить.

— Ну, ты, помалкивай, покуль не спрошен, — сердито оборвал его дьяк и стал разбирать бумаги.

Вдруг дьяк быстро поднял голову и крикнул подъячему:

— Бориско, беги живой ногой за немцем, вороти его. Скажи — беспременно в Приказ требуют. Скорея!

Бориско стрелой вылетел из избы.

Дьяк поспешно разбирал бумаги и наконец вытащил ту, какую ему надо было. Он положил ее сверху на стол, а сам встал и забегал по горнице.

Скоро на лестнице раздались шаги. Дверь распахнулась, показался сердитый немец, а за ним Бориско и переводчик.

— Nun, was denn noch?[55] — заговорил Фынгаданов и прибавил по-русски: — Нэ имей времья.

— Ладно, ладно, знаем, — сказал дьяк. — А вот ты мотри бумагу. Ты што-ль писал? — и, чтоб понятней было, дьяк ткнул пальцем в бумагу, а потом в грудь доктору.

Читать по-русски Фынгаданов умел. Он быстро посмотрел бумагу и кивнул головой. — Nun, ja, ja, das hab ich geschrieben[56] ответил доктор и ткнул в свою подпись…

— Ага, признаешься! Стало быть, зелье то отравное? Яд? — спросил Алмаз Иванов.

— Яд! — повторил Фынгаданов.

— Ну, а ведаешь, кто то зелье делал? — опять спросил дьяк. Глаза у него так и поблескивали.

Фынгаданов отрицательно покачал головой.

— Твой лекарь любый-то и делал, Ондрейка Федотов! — сказал дьяк с торжеством. — И дал того зелья младенцу испить, князь Одоевского мальченке. А с того зелья младенец-то и помер.

— Mein Gott![57] — вскричал доктор. — Das kann nicht sein![58] Нэ мошет бить!!

— Вот тебе — и нэ может бить! Отравил младенца лекарь-от твой хваленый. Убойца он, а не лекарь! Пытать его будем, а там в срубе сожжем! — прибавил дьяк с злобной радостью. — Можешь итти, немец, не надобен ты мне боле.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Коммунисты
Коммунисты

Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его.Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона. Развитие сюжета строго документировано реальными историческими событиями, вплоть до действий отдельных воинских частей. Роман о прошлом, но устремленный в будущее. В «Коммунистах» Арагон подтверждает справедливость своего убеждения в необходимости вторжения художника в жизнь, в необходимости показать судьбу героев как большую общенародную судьбу.За годы, прошедшие с момента издания книги, изменились многие правила русского языка. При оформлении fb2-файла максимально сохранены оригинальные орфография и стиль книги. Исправлены только явные опечатки.

Луи Арагон

Роман, повесть
~А (Алая буква)
~А (Алая буква)

Ему тридцать шесть, он успешный хирург, у него золотые руки, репутация, уважение, свободная личная жизнь и, на первый взгляд, он ничем не связан. Единственный минус — он ненавидит телевидение, журналистов, вообще все, что связано с этой профессией, и избегает публичности. И мало кто знает, что у него есть то, что он стремится скрыть.  Ей двадцать семь, она работает в «Останкино», без пяти минут замужем и она — ведущая популярного ток-шоу. У нее много плюсов: внешность, характер, увлеченность своей профессией. Единственный минус: она костьми ляжет, чтобы он пришёл к ней на передачу. И никто не знает, что причина вовсе не в ее желании строить карьеру — у нее есть тайна, которую может спасти только он.  Это часть 1 книги (выходит к изданию в декабре 2017). Часть 2 (окончание романа) выйдет в январе 2018 года. 

Юлия Ковалькова

Роман, повесть
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман