Суд и ошибка. Осторожно: яд!

– Удивительное дело, – продолжил я, – как мерзко вела себя эта горничная Притчард. И на суде тоже. А тут представляешь, я сегодня утром ее встретил. Иду, значит, по центру нашей деревни и вижу прилично одетую девушку, вроде знакомую. А она вдруг улыбается и говорит: «Доброе утро». Ну я тоже здороваюсь, останавливаюсь, спрашиваю, как дела. Она в ответ осведомляется, как поживает миссис Сьюэлл. Затем рассказывает, что нашла хорошее место в Торминстере, в понедельник начинает работу, вот приехала забрать вещи. И только тогда я узнал Притчард.

Она вдруг говорит:

– Сэр, может быть, вы мне посоветуете, а то я просто не знаю, как поступить.

Ну я, конечно, кивнул, а что оставалось делать?

А она:

– Это насчет сидра, сэр. Вы помните, я сказала на суде у коронера, что принесла мистеру Уотерхаусу бокал с сидром в библиотеку примерно в половине первого. Так вот, я потом вспомнила, что это было не в половине, а в начале первого, потому что, когда я наливала сидр, миссис Уотерхаус уже на кухне не было. Она была там раньше, когда пекла лимонный бисквит. А потом пришел пекарь, он заходит каждый день примерно в двенадцать, и Мария спросила меня, сколько булок хлеба…

– Так в чем вы хотите совета? – спросил я.

– Как вы думаете, сэр, должна ли я пойти в полицию и сказать о том, что тогда ошиблась насчет времени, когда принесла мистеру Уотерхаусу сидр? Вы думаете, это важно, сэр?

– Совершенно не важно, – заверил я ее. Мне этот разговор надоел, к тому же я торопился. – Дело закончено, вердикт вынесен.

– О, спасибо, сэр. Тогда я не буду об этом беспокоиться. Выброшу из головы.

Я посмотрел на Глена.

– Вот такая история. Представляешь, я на нее злился, и вот пожалуйста, она просит совета и затем рассыпается в благодарностях.

Глен улыбнулся:

– Но это было на руку Анджеле, что горничная перепутала время.

– Почему?

– Ты только что сказал о том, как трудно было Роне с Анджелой. Да, было трудно. Сколько усилий потребовалось отговорить ее признаться в полиции, что она отравила мужа с помощью того самого бокала с сидром.

– Как так?

– Только это между нами, – предупредил Глен, по-прежнему улыбаясь. – Дело в том, что с этим бокалом получилась неразбериха. В действительности это был бокал Анджелы. Она пьет сидр каждое утро, потому что кто-то ей однажды сказал, что сидр хорошо очищает почки. Джон обычно выпивал бокал где-то в одиннадцать и чаще всего нес два, второй для Анджелы. В это утро все было как обычно, причем еще до того, как он отправился к вам. Анджеле почему-то пить сидр тогда не хотелось, и она ходила с бокалом довольно долго. Он был при ней в гостиной, когда она писала письмо, и на кухне, где пекла свой знаменитый лимонный бисквит (как я понимаю, единственное блюдо, которое была способна приготовить своими нежными ручками, Бог знает, как ей это удавалось), и Рона говорила, что бокал был при ней в кладовой, куда поставили этот лимонный бисквит на полку. А потом Анджела оставила там бокал на столе и ушла. Совсем о нем забыла.

Затем является горничная Притчард, требуя у Марии бокал сидра для хозяина. Бочка с сидром находится в кладовой, но горничной не позволено туда входить, это дело кухарки. Она приносила оттуда сидр, когда он нужен. И естественно, поскольку эта стерва была к тому же и ленива, то, увидев бокал сидра на столе, она отдала его горничной. Джон, конечно, понятия не имел, что пьет сидр, который час назад принес жене. Вот, собственно, и все, если не считать, что тогда вкус сидра ему не понравился.

– Но в чем собиралась признаваться Анджела? – в недоумении спросил я.

– А тут понимаешь, какое дело. Анджела растворила в сидре какую-то свою таблетку, решив, видимо, одним ударом убить двух зайцев – с помощью сидра очистить почки, а таблетка должна была принести еще какую-то важную пользу ее совершенно здоровому организму. Когда Джону стало плохо, она решила, что это от ее сидра, вернее, таблетки, поскольку к тому времени уже знала, что он его выпил. Перед обедом она пошла взять в кладовую свой бокал и узнала, что его отдали хозяину. И тогда эта дура решила, что Джон умер от ее таблетки. Понимаешь? В панике она остальные таблетки выбросила в унитаз. А потом мучилась угрызениями совести.

– Ты знаешь, что это были за таблетки? – спросил я.

– Приблизительно. Их для нее изготовил дружок Странгман. От нервов. Что-то совершенно безвредное. Алоэ и, наверное, валериана. Нет, ты представь, что за невротичка. Ей нужно все время быть на виду. Умирая, Джон был в центре внимания. А подозрение, что его убили, это внимание усилило многократно. Единственный путь для Анджелы повернуть внимание на себя – было признаться на суде в убийстве. С одной стороны, одна мысль об этом заставляла ее содрогаться от страха, но подсознание побуждало сесть на скамью подсудимых.

– В таком случае это счастье, что Роне удалось ее отговорить, – сказал я. – Полицейские, особенно наши местные, не стали бы копаться в ее психологических комплексах.

Несколько минут мы потягивали пиво, молча размышляя о странностях человеческой психики. Затем я спросил: