Суд да дело

Вот так наш недосыпавший администратор остался без жены и ребeнка. Его недосыпающая подруга вовсе не хотела разрушать свою семью. И чтобы быть от беды подальше, она перешла в другую фирму. Таков был печальный конец их счастливых совместных сновидений.

Перемена четвeртая: форель с цветной капустой,

пирожки с печeнкой, утка со спаржей

Рассказывает непризнанный писатель Лорренбах

- Что приходит нам в голову, когда мы смотрим на взлетающий самолeт? Мысль о далeких странах? О разлуке? О чудесах технического прогресса? Не знаю, как вам, а мне в последние годы всe чаще при этом зрелище вспоминается кинотеатр. Да-да, с тех пор как они начали показывать фильмы во время полeта. Я вижу взлетающий "боинг" и думаю: "Вот полетел очередной кинотеатр... Переполненные кинотеатры один за другим поднимались над аэродромом..."

Вообще-то, я не прочь посмотреть иногда случайный фильм. Но в тот раз показывали что-то, мною уже виденное. И мой сосед-попутчик тоже не смотрел на экран. Поэтому мы разговорились. И я довольно скоро сознался ему, что я пишу.

Мне кажется, есть профессии, в которых человек должен заранее сознаваться при знакомстве с новыми людьми. Например, судья, прокурор, налоговый инспектор, полицейский - они должны предупреждать нового знакомого. Чтобы тот не вздумал рассказать о какой-нибудь своей противозаконной проделке. Ведь это всех поставит в неловкое положение. То же самое и писатели. Окружающие должны знать, с кем имеют дело. Потому что они всегда рискуют попасть навеки в какой-нибудь опубликованный рассказ. А это не каждому по вкусу.

Но мой попутчик ничуть не испугался моей профессии. Наоборот, начал рассказывать о главной печали своей жизни. О том, что он с годами теряет взаимопонимание с женой. Может быть, его откровенность была подогрета теми бутылочками, которые неустанно разносили стюардессы. Его лeгкий акцент, как иностранная этикетка, придавал его речи какую-то заморскую убедительность.

- Если бы некий писатель захотел описать нашу семейную жизнь, - говорил он, - у него получилась бы повесть о двух людях совершенно разной судьбы. Жили-были он и она. Под одной крышей, в одних стенах, но совершенно по-разному. Он жил в чудесном доме. Дом стоял на тихой улице, под старинными липами. Перед ним была лужайка, а сзади - большой зелeный двор, окруженный цветущими кустами и деревьями. В этом дворе устраивались пикники, и многочисленные друзья засиживались за полночь за расставленными столами. В доме было достаточно места для всей семьи и приезжавших гостей. Гости любили бывать в этом доме, хвалили его, и их похвалы грели ему сердце. Он мечтал прожить в этом доме до конца дней своих.

Ей дом достался старый и неказистый. В нeм протекала крыша, осыпалась краска со стен, рассохшиеся рамы пропускали внутрь холод с улицы. Муравьи и моль гнездились в деревянном буфете и проедали доски. После сильных дождей подвал заливало водой. Комнаты нуждались в ремонте, но на ремонт денег не было. Она мечтала о том времени, когда можно будет выйти на пенсию, продать дом и переехать в городскую квартиру.

У него были чудесные дети. Каждая встреча с ними доставляла ему радость. Он был бесконечно благодарен судьбе за то, что дети выросли и стали его друзьями. Это так редко случается в жизни. Он помнил, как они росли на его глазах, созревали в коконе его трудов и забот, и эти воспоминания наполняли его горячей радостью. Он даже позволял себе немного гордиться тем, что дети выросли такими красивыми, умными, достойными людьми.

Она считала, что в годах прошедших нельзя гордиться ничем, а в годах, неделях, днях грядущих полезно бояться всего. Поэтому дети доставляли ей сплошные тревоги и огорчения. Они постоянно болели. Если не болели, то делали что-нибудь беспечное и опасное, что могло обернуться болезнью. Они лечились, но лечились у дешевых врачей, потому что на дорогих не было денег. Они учились, но опять же в дешeвых школах и колледжах. С дипломами таких колледжей у человека не было шансов преуспеть в жизни. Ей было стыдно, что они с мужем не смогли дать детям приличное - то есть дорогое - образование. А муж при этом отказывался разделять еe чувства. Он отказывался войти вслед за ней в уютный шалашик, выстроенный ею из веточек страха, украшенный цветочками стыда. Порой она чувствовала себя бесконечно одинокой.

Странное волнение начало охватывать меня во время этого рассказа. Так бывает во сне: кто-то появляется на окраине сновидения, ты ещe не знаешь имени, не видишь лица, только чувствуешь приближение кого-то бесконечно родного и близкого. Именно такое ощущение рождал во мне рассказ попутчика о его жене. Я узнавал в ней себя, свои страхи, стыды, тревоги, свою боль. А что может быть роднее, чем собственная боль, угаданная в другом?

Мой попутчик продолжал.