Суд

Затем по схеме с примерно равной долей вины стоят Сараев, Ростовцев и Горяев. Но тут Раилев выделял Сараева, ибо он занимал самый высокий служебный пост. Однако Кичигин и даже Горяев совсем с ним не считались, последнее время даже подделывали его подпись на бумагах. Сараев должен это знать, чтобы яснее и больнее увидеть свое нравственное падение.

Следом в схеме Раилева занимают свои места Залесский, Лукьянчик, Гонтарь и Сандалов. Особое внимание Раилев уделял Залесскому. Он заметил более чем скромные строки в его автобиографии об участии в Великой Отечественной войне. Собственно, там относительно ясно было сказано только о его непродолжительной работе в качестве переводчика в подмосковном лагере для немецких военнопленных. Раилев запросил Московский горвоенкомат, поскольку Залесский уволился с этой службы в Москве и должен был встать на военный учет. Пришел ответ: в одном из столичных райвоенкоматов Залесский в 1947 году был взят на учет по специальности военного переводчика, больше никаких данных не имеется. Запросили Ленинградский горвоенкомат, ведь там после института была его первая служба. Пришел ответ, что Залесский в 1940 году стал на военный учет при зачислении на штатную работу в управлении железной дороги. И — все.

Держа в руках эти два ответа, Раилев сказал:

— Между двумя этими справками — я уверен — скрыто нечто очень важное в судьбе этого типа, кто будет его допрашивать, жмите сюда, не ошибетесь…

Занялся однажды Раилев и эпизодом с грузинским золотом, о котором все-таки дал показания Гонтарь, назвав при этом и фамилию Ростовцева; увидев, что влип прочно, он начинал разматываться…

На очередном итоговом разговоре Раилев спросил у следователя из Грузии:

— Что у вас там?

— Ничего обнадеживающего, — ответил тот.

— То золото кто-нибудь реально видел?

— Мы знаем только, что оно было направлено в Москву к Ростовцеву.

— Что есть еще?

— Мы нашли чемодан, который побывал у Ростовцева и вернулся в Тбилиси. В нем оказались книги.

Раилев задумался:

— Если допустить, что золото подменил книгами Ростовцев, ваши давно должны были его зарезать. — И вдруг оживился: — Знаете что? Обычно этот товар попадал в Азербайджан, но этот маршрут провалился. И ваши золотых дел мастера при помощи чемодана с книгами проверяли новый маршрут, новую цепочку. И обожглись, попав под наблюдение угрозыска. Вот и все…

Версия Раилева впоследствии подтвердилась.

Сейчас главной задачей было раскрыть все преступные сделки преступников и по каждой собрать улики. Дававших взятки было много. Надо было допросить несколько сот человек, живущих в самых разных районах страны. И хотя все участники преступной группы были установлены, нужно было провести кропотливую работу по собиранию улик на каждого, прежде чем все они будут арестованы.

Всем работы хватало, и конца ей не было видно. Нужно было получить и зафиксировать показания по каждой взятке, допросить и того, кто взятку брал, и того, кто ту взятку давал, провести очные ставки. А это значит, что каждого взяткодателя надо было вызвать в Москву, устроить его с жильем, причем всех сразу не вызовешь, а растягивать их приезды во времени нельзя — следствие должно быть закончено в назначенный срок. Между тем каждый взяткодатель, пока свидетель, — это человек со всеми его сложностями, со своим характером, нравственными убеждениями и со своими хитростями. Но каким бы он ни предстал перед следователем, как бы ни мучил его своей изворотливостью во лжи, из него необходимо подготовить добросовестного участника будущего судебного процесса. А ведь при этом каждый знал, что скамьи подсудимых заслуживает и он.

Перед столом Куржиямского сидел свидетель Кастерин, вызванный с юга страны, где он работал на большой спецавтобазе, числился там заместителем главного инженера, а по делам, которыми занимался, фактически замещал директора. Было ему лет сорок пять. Мужчина сильный, плечи широченные, массивные, только ростом не вышел: как встанет из-за стола, фигура у него — треугольник, острым углом вниз. Характера — на четверых. Второй день бьется с ним Куржиямский — ни с места, а он один из самых крупных взяткодателей, от него шайка Кичигина получила в общей сложности более пяти тысяч рублей. Кастерин твердил: «Никаких взяток не давал, все мне было отпущено по закону».

Он говорил твердо, металлическим голосом, но из-под большого выпуклого лба как бы сплющенные серые глаза тревожно ощупывали Куржиямского…

Все же маленький шажок вперед сделан — впервые свидетель признал возможность незаконных сделок, но, конечно, не с ним, а если и с ним, то беззаконность была ему неизвестна. Куржиямский отыскал на столе нужную бумажку, положил ее перед собой, прикрыл рукой — спросил:

— Скажите, какое недоразумение случилось между вами и Кичигиным летом прошлого года?

Кастерин сощурился, весь лоб в маленьких складочках — так он напрягается, будто хочет вспомнить, но увы:

— Нет, ничего такого у меня с ним не было.

— Вспомните получше… лето, а точнее — май месяц…