Сучка по прозвищу Леди

Энни думает, будто мне стыдно из-за Эда, потому что меня заставили прогнать папу. Ничего глупее быть не может, он бы все равно ушел, я знаю, но тогда мне не было бы страшно думать об этом — о том, как я сказала моему папе, чтобы он ушел из дома! Боюсь, мне никогда не простить ни его, ни маму за мое вынужденное соучастие в их делах. Если честно, то оба долго старались залечить мою рану; снова и снова повторяли мне, что я ни при чем, мол, что случилось, тому суждено было случиться, и все в таком духе. Тем не менее они заставили меня произнести те слова, и тут уж ничего не изменить. Значит, я не могу верить ни единому их слову.

И мама, и папа всегда говорили, что от меня больше беспокойства, чем от других двоих детей, взятых вместе. Наверное, ужасно говорить такое, но они правы. Да, от меня одно беспокойство, и мне это нравится. Я — черная овца, все равно что изгой. Адам и Джулия по одну сторону, а я по другую, ну и что? Я в папу, а они в маму. Мама преподает географию в старших классах, а у папы бизнес. У него был собственный гараж, где он торговал подержанными автомобилями. Теперь папа живет в американском городе Сиэтле и продает подержанные «кадиллаки» богатым американцам. Он, можно сказать, ищет себя, но отлично знает, как жить и как давать. Лучше быть похожей на него, чем на маму.

— В тебе нет ничего оригинального, — говорила Джулия.

— Тебе все безразлично, так ведь? — спрашивала мама.

— Почему ты не можешь сосредоточиться? — недоумевали учителя. — Ты же умная девочка, и это совсем просто, если бы ты дала себе труд подумать.

— Ты делаешь только то, что хочешь делать, — считал Адам.

— Ты никого не любишь, кроме себя.

Так мне сказал Симон, мой бывший друг. Он любил меня. И я любила его. Он только не понимал одного: таким людям, как я, ничего не стоит влюбиться. Мне нужно нечто большее, чтобы зацепиться за парня.

Правильно, что я не думаю. Предпочитаю делать. Мне не нравится ни думать, ни читать. Став собакой, я, наверное, скоро разучусь читать, но, знаете, меня это не волнует. Чувства? Ну, это такое, что есть независимо ни от чего, правильно? Я хочу, чтобы у меня все было хорошо. У меня были подружки, например Энни с ее психологией, она отличная девчонка, правда, и она — моя лучшая подруга, ну, была моей лучшей подругой. Однако лучше всего мне было с такими ребятами, как Уэйн, Добби и Мишель, с которыми встречаешься и о которых потом забываешь чуть ли не на неделю. Их моя мама на порог пустила бы, потому что они предпочитают проводить время на улице, гоняя консервные банки и возбуждая себя всякими проделками, скажем, склеивая волосы старых дам жвачкой, пока мы шуруем в магазине. Я тоже один раз попробовала. Сделала это со старой дамой, которая сидела передо мной. У меня был целый рот жвачной пенки, и я наклонилась над ней, почти касаясь ртом ее кудряшек, а потом легонько выдохнула из себя пенку, и она поднялась над ее головой, словно пар от раскаленных мозгов. Мы с криками бросились прочь из магазина, как — ну да, правильно, как стая бродячих псов.

Шагая по Уилмслоу-роуд, я вновь задумалась об алкаше, о Терри, и постепенно пришла к выводу, что у меня с ним много общего. Мы оба потеряли отцов, причем примерно в одном возрасте. Оба считали себя виноватыми в случившемся. Оба не вписывались в свое окружение. Я тоже частенько впадала в ярость и еще чаще страдала от одиночества. Если бы мне была дана способность, войдя в раж, превращать людей в животных, половина Манчестера уже бегала бы на четырех лапах. В самом деле, Терри еще умел владеть собой, если лишь изредка пускал в ход свои чары. Что до меня, я бы, не задумываясь, превратила в собак тысячу человек — не меньше. Нарочно заставила бы себя рассердиться на них, если бы умела делать то, что делает он.

К этому времени я уже успела опять проголодаться и, недолго думая, повернула к дому, рассчитывая перехватить хотя бы бутерброд, но до меня вовремя дошло — невозможно! Тогда я постояла на трех лапах, шлепая себя по бокам. Увидев меня в этой позе, можно было подумать, что я сошла сума, а я-то всего-навсего хлопала себя «по карманам», вдруг там завалялись деньги, на которые можно купить шоколадный батончик или что-нибудь другое. Черт! Не сразу, оказывается, привыкаешь быть собакой.