Суббота навсегда

— Констансика своими нежными ручками задушила служанку — возможно ли такое? Накануне служанка видела дона Эдмондо, входившего к вентуре, и с тех пор охвачена страхом: все ждет обещанного «солнечного удара». Видриера уже мертв, теперь ее очередь. Полдень, в венте мертвый час. И у хозяев, и у слуг, и у постояльцев — у всех веки слипаются. Даже мухи на липучке перестают шевелить лапками, зато те, что с жужжаньем летают, жужжат еще отчаянней. Но служанке, запершейся в своей комнате, не до сна. Она затиснулась в угол, натянула одеяло до самого подбородка, который выбивает барабанную дробь, как в минуту казни. Когда снаружи в замке начинает поворачиваться ключ, она понимает, что спасения ей нет. Гуля Красные Башмачки с петлей наготове приближается к Аргуэльо, полумертвой от страха — осталось полдела. В агонии, скрюченными как у Кащея пальцами, та расцарапывает ей лицо. Но что это? Будущая дочь вашей светлости вдруг замечает в дверях странное маленькое существо, похожее на ребенка. Это существо пристально наблюдает за происходящим. Убить!.. Задушить!.. Стереть в порошок!.. В руках у девы-душительницы веревка. Завязывается борьба, в продолжение которой хуанитка вопит что есть силы и зовет на помощь. Наконец помощь явилась — в лице каких-то ванек, каких-то конюхов, одуревших со сна. При их приближении доне Констанции ничего другого не остается, как отпустить хуанитку — та вылетает пулей. Всем всё представлялось настолько очевидным, что гадали лишь об одном: кто же он, этот крохотный убийца. Публично усомниться в том, чему все были свидетелями? Да еще в виду неостывшего трупа? Да еще когда Констансика в крови? Слуга покорный — так на костер попадают. «Молчи, скрывайся и таи», — сказал я себе. О многом приходится до поры до времени помалкивать, такая наша служба, королевских альгуасилов. Но уж в момент истины, ваша светлость, не взыщите… Я не думаю, что дона Констанция сделала за хуанитку ее работу, просто рыжей хотелось взглянуть на Аргуэльо: кого же это миленький так боится? Другое дело — дона Констанция. К ней на чьих-то глазах во время сиесты проник кавалер, это же гибель всех ее полков. Искупить сей позор можно было единственным способом — мы знаем, каким. К тому же она не была уверена до конца, что не согрешила с кабальеро. Аргуэльо, трясшаяся как осиновый лист, даже не подозревала, что страшнее ее зверя нет. Ничего подобного в планы дона Алонсо не входило. Он, как и все, думал, что «рыжая задушила косую». Еще он не ожидал от монсеньора такого бесстыдства: потребовать у вашей светлости пропавшие девяносто тысяч, грозя в противном случае судом над доной Констанцией. Угроза более чем реальная: дон Эдмондо обвинил ее в наведении порчи, предъявив неоспоримое доказательство сего. Понятно, что вашей светлости ничего другого не оставалось, как инсценировать похищение любимой дочери человеком, который-де любит ее еще сильнее. Кто мог знать тогда, чем завершится эта схватка титанов?^[127] И все же на самом пике неопределенности альгуасил делом доказал, кому предан он по жизни: предупредил о показаниях дона Эдмондо — раз; на заставе стража не опознала беглецов — два-с. Нельзя сказать, что я ничем не рисковал — мог оказаться в Алькатрасе на одной цепи с другим Кеведо, моим клеветником. Скрыл я от всех и то, что поведал сейчас вашей светлости. Ваша светлость чересчур буквально поняли выражение «красота требует жертв»: пожертвовали сыном ради придурковатой красотки — убийцы и сумасшедшей, на которую ловкий авантюрист удил, удил да и поймал-таки свое счастье. Подумать только, как часто в ослеплении сердца поминки принимают за крестины! Ни в чем нельзя быть уверенным. Одно я знаю со всей определенностью: ваша светлость и впредь может рассчитывать на почтительную скромность своих слуг — разумеется, в той мере, в какой воинство Мартина-добродея может полагаться на известные льготы, связанные прежде всего с довольствием. Предел наших мечтаний — пятый пищеблок. Я ведь тоже отец родной своим крючочкам. Пардон… да мы, вроде бы, и приехали. Поползу на свой броневичок. Всепокорнейше желаю вашей светлости легких, как пар, сновидений — да придет им на смену утренняя бодрость, утренняя свежесть. Будем вместе корчевать зло.

И препоручив его светлость кромешной тьме кареты, дон Педро постучал хустисией в переднюю стенку. Кучер попридержал лошадей, лакей, спрыгнув с запяток, открыл дверцу и отложил ступеньку. Хустисия сошел по ней задом, все кланяясь в темноту. Чрезмерная почтительность есть наглость. Всегда. В частности, завзятый шантажист дает почувствовать таким образом свою силу.