Sub specie aeternitatis

Увы! для позитивиста личность только биологическое понятие, для рационалиста личность не имеет индивидуальности. «Личность» Михайловского есть биологическая абстракция, это какая-то безличная биологическая нормальность (максимум физиологического разделения труда внутри индивидуума). Михайловский верным инстинктом протестовал против притязаний дарвинизма, он угадал основной грех натуралистического эволюционизма — игнорирование того, что приспособляется и развивается, неспособность ввести эту внутреннюю творческую активность в процесс развитая Он не мог стать на точку зрения философского идеализма и пытался создать нечто вроде биологического идеализма. Но это ведь самообман. Личность с присущей ей творческой энергией, если стать на точку зрения позитивизма и натурализма, целиком разлагается на социальную и природную среду, индивидуальность оказывается случайной игрой биологических и социальных сил. Тут нечего отстаивать, нечего противополагать внешнему миру. Самое страшное испытание для всякого позитивизма (не только в его крайней натуралистической форме, но и со всеми психологическими коррективами и со всей утонченностью новейшего критицизма) — в полнейшей невозможности с этой точки зрения не только обосновать идею личности, но и просто констатировать ее. Нельзя найти того устойчивого центра, который образует единство личности, нельзя найти носителя всех психических состояний и творческих актов. Философски сознательный индивидуализм совершенно несовместим с позитивизмом, а индивидуалистические настроения и порывы нужно признать психологическим опровержением позитивизма, вызовом ему. Философская теория личности предполагает существование вневременного и вне- пространственного конкретного духа, из «природы» и общества невыводимого и на простейшие моменты неразложимого. Только сущий индивидуальный дух, свободный и обладающий творческой энергией, а не временное социально-биологическое образование, не отрывок процесса природы и не случайная игра ощущений, может восстать против внешнего мира и противополагать ему свои абсолютные права. У Михайловского было несомненное тяготение к метафизическому индивидуализму, но духовная атмосфера, в которой он вырос, не позволяла ему порвать с традициями и предрассудками позитивизма. Но он был также несомненным рационалистом, и тут между нами образуется пропасть.

К рационалистическому учению о личности я еще вернусь, когда буду говорить о Чичерине, но и по поводу рационализма Михайловского нужно сказать несколько слов. Михайловский, как и всякий рационалист, защищал всю жизнь личность безличную, бескрасочную, отвлеченную, общую, защищал биологическую абстракцию, лишенную индивидуальности, и это была ирония судьбы над «борцом за индивидуальность». Подобно всякому рационалисту, он брал человеческую природу не в ее мистической, сверхрациональной целостности и полноте, он брал ее отвлеченно, рационалистически рассекал, и таким образом убивал живую непосредственную жизнь, соприкасающую нас с тайной мира[87]. Полнота переживаний человеческой личности недоступна для рационалиста, а только эта полнота приводит нас в связь с «иными мирами» и только тут мы обретаем свою индивидуальность, по существу иррациональную, неповторимую в своем своеобразии.

Рационализм слишком боится всего темного, таинственного, проблематического в человеческом существе, всего, что может помешать благополучно устроиться, выстроить человеческие личности в ряды, нормировать все и вся. Для нас человеческая личность есть не биологическая или этико-гносеологическая абстракция, а живой конкретный индивидуальный дух, в сверхразумной полноте своей соприкасающийся с внутренним существом мира. Рационализм имеет дело всегда с вторичным, рационализированном, отвлеченно-рассеченным сознанием, и для него закрыт путь к сознанию первичному, живому, переживающему всю полноту бытия. Поэтому-то рационализм, выступающий под маской эмпиризма, признает только условный, рациональный, заключенный в пространственно- временную темницу опыт, опыт, огороженный высокими стенами категорий разума. И боится он смотреть прямо в глаза опыту трансцендентному, мистическому, разрывающему все грани и разрушающему все стены. В нашем национальном духе заложены задатки философии сверхрационализма, сверхразумности, и это сказывается в нашей мятежности, не вкладывающейся ни в какие рамы, в нашей тоске и томлении по новым, «иным мирам»2". Основы истинного индивидуализма заключены в философии и религии христианства. Только христианство поставило любовь и свободу выше всякого закона и судьбе индивидуального человека придало абсолютный смысл и значение. И мы хотели бы обрести его вновь, очищенным от исторических искажений. И думается мне, что мы имеем большие философские права объявить «борьбу за индивидуальность»3', так как не унизим личности отвлеченной рациональной нивелировкой. Михайловскому простится его рационализм за демократизм, за его упорную и неустанную думу о народе. Но Чичерину не простили ничего.