Sub specie aeternitatis

«Принципиальных рассуждений о том, говорит епископ Сергий, допускает ли христианство свободу совести, мне кажется не может быть. Известны слова Спасителя: «никто не может прийти ко мне, если не привлечет его отец, пославший меня», т. е. обращение ко Христу и верность Христу это такой внутренний и сердечный акт, который ведает только Бог, да сам человек. Христос в своей жизни показал нам полный пример свободы». Казалось бы, что принцип христианской свободы имеет безусловное значение, и его нельзя ограничить по соображениям утилитарным, но как только епископ Сергий и др. переходят к русской действительности, заветы религии мгновенно забываются и уступают место государственно-утилитарным соображениям, якобы преследующим интересы меньшей братии. Нас хотят убедить, что религиозная совесть насилуется во имя любви к народу, который может погубить свою душу отпадением и ересью. Тут за епископом стоит чиновник св. Синода г. Скворцов и подсказывает ему, что нужно делать на практике, практика — это его область, тут он хозяин и, если нельзя делать того, чему учит Христос, то он слишком твердо знает, чему учит пославший его г. Победоносцев. Один оратор верно замечает: «какая поразительная двойственность в речах всех духовных ораторов. Каждый начинает с утверждения, что христианство нераздельно с свободой совести, каждый ставит эту свободу в красный угол, а в заключение покадив ей в меру, задергивает над святыней завесу и начинает распоряжаться так, как будто этой святыни совсем нет на свете». Причины этой двойственности так понятны — нельзя безнаказанно служить разом Богу и мамоне, Христу и русскому самодержавию, попирающему на каждом шагу не только христианские заветы, но и самую элементарную человечность. Ничего не может быть уродливее и отвратительнее этого служения двум богам. «В принципе, говорит г. Философов, свобода признается, de facto отрицается. То, что выставляется основой христианства, что является несомненным элементом для дальнейшего развития христианского учения — отвергается во имя удобства жизни». Г. Мережковский говорит: «когда же именно государство было религиозным, действительно христианским началом? Вы указали на самодержавие. Я думаю, что в самодержавии есть зерно религиозное, но ведь это только потенциально, а не реально. Мы теперь не можем вполне религиозно ощутить, что «царь — отец», это для нас только легенда прошлых веков. Когда церковь пользуется средствами насилия, то это не от Христа и не от христианского государства, возможного в будущем».

О г. Мережковском нужно отдельно поговорить, это талантливый человек и ставит он много интересных вопросов, его книга о «Л. Толстом и Достоевском» читается с большим интересом[28]. Он говорит иногда очень резкие истины представителям духовенства, но да будет стыдно ему за то место, где он легко утверждает, что «в самодержавии есть зерно религиозное». Для г. Мережковского борьба между православием и самодержавием есть как будто бы борьба «Богочеловека» с «человекобогом», это все та же проблема Христа и антихриста. Таким образом, самодержавие, если и оказывается у него злом, то злом возвышенным, мистическим по своей природе.

В русском самодержавии нет ничего мистического или демонического, о нем нельзя судить по исключительной личности Петра Великого, как это склонен делать г. Мережковский. Наше полицейское самодержавие покоится на культе грубой силы, на самом бесстыдном материализме, какой только знает история, и это подтверждается каждым действием русского правительства. Романтическая мечта славянофилов об идеальном самодержавии не имеет ничего общего с историческим и действительным самодержавием, и эта вредная и нелепая мечта была разрушена выразителем и истолкователем подлинного самодержавия — Катковым. Катков обнажил природу русского самодержавия и доказал, что в основании ее лежат принципы государственного позитивизма, полицейской казенщины, а не религиозные и идеалистические. Недаром Каткова назвал Вл. Соловьев исторической Немезидой славянофильства[29]. И г. Мережковскому не воскресить заблуждений славянофильства, давно сданных в архив истории.