А к пятнице обновленная Occidental Petroleum устами своего нового CEO — Джоша Келлера — объявила, что намерена принять участие в разделении «Тексако». Раненый головастик замахнулся на кита! Но мало того, новые инвесторы толкали руководство ОP к началу переговоров с советской «Вьетсовпетро» — чтобы диверсифицировать риски добычи. В нескольких газетных статьях появились путанные откровения людей, называющих себя стратегическими инвесторами, хитрыми логическими конструкциями объясняющие абсолютную необходимость более плотного вовлечения коммунистических фирм в общемировую торговлю. Признаться честно, я бы не смог притянуть за уши аргументы, которыми пестрели статьи — столь убедительные в своей эмоциональности и беспомощные при последовательном рассмотрении. Но как бы там ни было, вслед за статьями начались переговоры. И, учитывая старинные добрые отношения прежнего главы ОР — Хаммера, эти переговоры не вызвали ни в ком сильного протеста. Ну хочет небольшая фирмочка найти себе место под солнцем — пусть ищет — решила общественность.
Все это время я старательно набирал вес. Толстел. К четвертой неделе изнурительно питательной диеты лицо заметно округлилось, на боках появились мерзкие жировые складки, заметные даже через сорочку, а весы упрямо показывали прибавку в пятнадцать фунтов. Вместе с тем я стал «носить железо» — как говорил мне нанятый инструктор по бодибилдингу — Ленни. Еще он посоветовал мне заняться «пожиранием всякой специфической химоты», которая должна была ускорить наращивание мышечной массы и я последовал его совету. Разумеется, все это производилось под наблюдением целой банды квалифицированных эскулапов. Слепить из меня Криса Дикерсона или Фрэнка Зейна он не обещал, да я и не хотел ничего подобного, но прибавку за пару лет сотни фунтов к ста восьмидесяти имеющимся он гарантировал. Без существенного ухудшения здоровью.
Глава 10
Фотографии «Ньюр-ки» произвели на знающих людей впечатление. Вместе с пухлым альбомом, в котором я нашел сотню Анькиных портретов, Ники прислал десяток визитных карточек лондонских модельеров, парикмахеров, фотографов, желающих увидеть ее лицо в рекламе своего бизнеса. Еще в пухлом конверте лежал цветной проспект с ее ликами на фоне вывески Кларка и пространное письмо, подписанное «Джон Ранкин Уодделл». Имя показалось мне знакомым, но понимание о том, кто это такой, пришло только после прочтения. Английский фотограф в нескольких строчках восторгался предоставившейся возможностью поработать с таким «необыкновенно чистым лицом», на паре страниц, написанных быстрым отрывистым почерком, убеждал не бросать начатое дело, обещал сказочные перспективы и в самом конце звал Нюрку замуж.
Визитки и письмо я сжег, а проспект с альбомом вручил Долли и поручил отправить все в Луисвилл.
На следующий день позвонил Ники Кларк и еще раз попытался вернуть ускользнувшую модель.
— Зак, не ломай девчонке жизнь! — горячился он в трубку. — Ты не представляешь, какая популярность ее ждет!
— Она не любит быть популярной, — забавлялся я.
— Не говори чепухи! Все женщины любят быть популярными! Они же как цветы! Если на запах и вид не слетается тысяча шмелей, то они чувствует себя ненужными и чахнут! Засыхают! Дай ей шанс, Зак! Я тебе гарантирую, что в первой десятке она будет уже через полгода! Ранкин тоже так считает, а он в этом деле дока! Да и еще люди есть…
— А ты ее агентом будешь, да?
— Было бы неплохо, Зак. Хорошие деньги. Но я не потяну. Я никогда не работал на таком уровне. Пусть уж профессионалы этим занимаются. Ранкин обещал найти подходящих! Они готовы работать за десять процентов. Это очень хорошее предложение.
— Мне очень жаль, Ники. Пойми меня правильно, я не какой-нибудь Синяя борода или Отелло. Все эти разговоры про Перестройку, Гласность — пока что только разговоры. Мадемуазель уехала в свою снежную Россию за железный занавес и вряд ли сможет в скором времени оказаться снова в Лондоне. Коммунисты, что с них взять? У них иные ценности.
— Вообще никак? Ты пойми, Зак, возраст уходит! Молодость — очень скоропортящийся товар…
— Никак, — отрезал я. — Либо убрать железный занавес, либо забыть, либо ждать, пока русские образумятся.
— И все же, Зак, если вдруг…
— Я тебя понял, дружище! И если вдруг что-то, то я обязательно, и самым скорым образом, потому что никак иначе, да? Так и будет, но обещать не могу.
— Спасибо, Зак. Буду считать, что мы с тобой договорились. Заезжай как-нибудь, сделаю из тебя образцового джентельмена.
— О-кей, Ники, договорились!