Стужа

Путница обвела рукой помещение. Почти ничего не успело измениться. Менестрель наяривал на лютне, только девочка теперь отдыхала, впиваясь зубами в подгнившее яблоко, а графский сынок, очевидно, не зная слов ни единой песни, пустился в пляс, неуклюже отбивая ритм ногами. Ничего интересного.

Ах, нет… среди изможденных голодом и холодом фигур городской бедноты, затянутой в бесцветное тряпье, вырисовывался настоящий гигант. Исполин-северянин с пепельно-белыми волосами и серыми глазами. Красавец-мужчина с бугрящимися мышцами, с волчьей шкурой, небрежно накинутой на голый торс, он стоял, оперевшись на древко боевого топора, задумчиво глядя куда-то сквозь стены. Казалось, он вовсе не замечал стужи. Немудрено! У них там, на Севере, такая погода стоит самым теплым летом.

Девушка откровенно залюбовалась красавцем. Крестьянские дочки бросали на гиганта красноречивые взгляды, сразу отворачиваясь, демонстрируя поддельное смущение, но викинг игнорировал их. Лишь встретившись глазами с Талагией северянин удостоил легата едва заметной улыбкой и снова уставился вдаль.

— Ты чего-то говорил, Дорк? — встрепенулась дама.

— Говорю: приветствую тебя, посланник Триумвирата по особым поручениям, баронесса лю Ленх! — повторил гном.

— Зачем так громко-то? — зашипела путешественница. — И так официально!

Однако здесь до титулов никому не было дела. Никто и головы не повернул.

— Вот тебя не поймешь, — буркнул бородач. — Не поздоровался — плохо. Поздоровался — опять плохо. Потому мудрый Магистерий и запрещает женщинам заниматься колдовством. Непредсказуемые вы. Сами не знаете, чего хотите.

— А ты не думал обзавестись штанами, Дорк? — насмешливо произнесла гостья, заметив полоску посиневшей от холода кожи между килтом карлика и высоким шерстяным носком.

— Предлагать гному штаны — оскорбление! — возмутился карлик. — Была б ты мужчиной — я б уже вызвал тебя на поединок! Но, признаться, — продолжил он, понизив голос. — В такую стужу я сам подумываю о штанах…

— Давно ты в Рохе?

— Пару дней. Сегодня вот не поспел до заката в «Пещеру короля Торвальда» и проклятый Лут не впустил меня… а нумер-то оплачен! И все мои вещи там! Задам я ему завтра трепку!

— Как я посмотрю, мороз и Потрошитель уравняли всех: и оборванца, и менестреля, и гномьего барона… — заметали Талагия.

— И баронессу, — добавил Дорк. — Так ты здесь поэтому? Из-за Потрошителя?

— Я этого не говорила, — равнодушно ответила девушка. — Но раз уж ты сам начал… что думаешь?

— За думать Триумвират платит не мне, а тебе, — произнес, оскалившись, карлик. — Но, по-дружески, тебе лично, скажу: не человек это. И не зверь — точно. Человеку не хватит сил порвать тело в клочья, а зверя бы давно поймали. Да и не может зверь проголодаться настолько, чтобы убивать два-три раза за ночь!

— Может, что-то посоветуешь? — осведомилась баронесса.

— Конечно, — кивнул гном. — Посоветую, чтобы каждый занимался своим делом. Я буду ковать металл, — при этих словах бородач ласково погладил свою секиру. — А ты — служить Триумвирату.

— Вот уж спасибо за помощь…

— Не за что, — улыбнулся Дорк. — Ты обращайся, ежели чего… у меня таких советов припасено — мульон. И все для тебя.

— Не забуду твою щедрость, — пообещала дама.

Девочка, окончив трапезу, вновь запела. На этот раз — хорошо всем известную песню, которую подданные Империи исполняли в городах и селах в день летнего солнцестояния. В самую короткую ночь в году. Это была баллада о храбром юноше Гаре, невесту которого похитил оборотень. Но молодой человек не убоялся нечисти, а, вооружившись цветком папоротника, вошел в пещеру ненавистного упыря и, конечно, спас свою возлюбленную. Если б не спас — то и песни не было бы. Или была бы, но не столь веселая.

Конечно, эта история была бесконечно далека от действительности. Оборотень представал глупым, жадным и трусливым созданием, Гар — полная противоположность. Находчивый, самоотверженный и отважный юноша. Сами оборотни люто ненавидели эту балладу. Если б сейчас в зале находился хотя бы один — сложно представить, каких усилий ему стоило не вынуть душу из барда и каждого певуна.

— Да дайте поспать людям спокойно! — прикрикнул кто-то.

Но нет. К пению подключались все новые и новые голоса. Старая баллада разбудила что-то в сердцах страждущих, спрятавшихся от холода в подвале графского замка. Что-то теплое, светлое. Хор гулял промеж колонн, отражался эхом от каменного свода и, казалось, даже факелы от звуков песни горели ярче, а костер грел жарче.

Песнь закончилась. Лютня замолчала. Замолчали и голоса. Все, кроме единственного, продолжавшего тянуть высокую ноту…

Внезапно Талагия поняла: это не продолжение пения, это крик! Толпа разверзлась, открывая громадного белого волка, из пасти которого капала алая пена. Лапой зверь прижал к полу обезглавленное тело крестьянской девки, из которой толчками вытекала кровь, окрашивая гранит красным.

— Волколак! — прогремел вопль.

— Потрошитель! — подхватили другие голоса.

Люди ринулись на выход. Баронесса искала среди бегущих белобрысого гиганта — вот чья помощь сейчас не была бы лишней, но не могла найти его…