Ступай и не греши

— Ерунда все это, — убежденно говорил Довнар. — Моя пассия по-прежнему остается удобной во всех отношениях. Сама за все расплачивается даже в ресторане. Она чистоплотна. Фигура у нее — залюбуешься. Чего же еще желать от женщины?

Вот это уже настоящее свинство! С одной стороны, он жестоко преследовал Ольгу Палем, именно по его изветам полиция вторгалась в ее жизнь, отнимая даже любовные письма, а с другой стороны, человек мелочный и не в меру эгоистичный, Довнар не прерывал с нею близких отношений, на которые она, раз и навсегда опозоренная, всегда охотно отзывалась, готовая быть для него подстилкой, лишь бы с ним не расставаться…

Что это? Любовь? Страсть? Привычка?

Не знаю.

Об этом несоответствии надо бы спрашивать не у меня, а у женщин. Может быть, одни только женщины могут верно растолковать необъяснимые для меня поступки Ольги Палем.

Теперь их встречи происходили в случайных местах, обычно в малоприличных номерах «Палермо», «Сан-Ремо», у Яхимовича или в доме свиданий Цейтлера. Они снимали номер, за который расплачивался Довнар, на одну только ночь, предоставляя Ольге право платить за ужин с шампанским.

Однажды, решив вызвать ревность в Довнаре, Ольга Палем стала выдумывать то, чего не было, делая из мухи слона:

— Не скрою, что за мною в «Пале-Рояле» серьезно ухаживает солидный поручик лейб-гвардии Лопатин.

(Этого Лопатина, кстати, она ни разу не видала.)

— Откуда он взялся? — спросил Довнар.

— Из сто тринадцатого номера. Можешь проверить.

— Ну и что? — равнодушно хмыкнул Довнар.

Фантазии Палем хватило лишь на выдумку, очень наивную:

— Он собирается состоять атташе при странах Европы, а меня упрашивает, чтобы я при нем состояла… как жена!

— Как же! — высмеял ее Довнар. — Только вас в Европе и не хватало. Путайся с кем хочешь, только не завирайся…

Ее ложь не произвела на Довнара никакого впечатления, ибо за четыре года он тоже хорошо изучил ее. Иногда, испытывая наслаждение от собственного садизма, Довнар приставал к ней — когда серьезно, а когда и даже шутливо:

— Слушай, а когда ты сделаешь пиф-паф?

— Давай, вместе… а? — предложила она.

Довнар был немало испуган, обнаружив, что Палем не расстается со своим «бульдогом» и при свиданиях с ним прячет его в своем ридикюле. Он сказал, чтобы она не дурила:

— Даже любимая лошадь может нечаянно убить хозяина копытом, а револьверы марки «бульдог» обладают дурной привычкой выстреливать, когда их об этом никто не просит.

Во время подобных свиданий, звякая кружкой Эсмарха, женщина уже не просила о розах брачного Гименея, но признаний в любви требовала по-прежнему. Довнар даже удивлялся ей:

— Все-таки ты неисправима. Ну зачем тебе мои признания, если встречаться можно и так, не тратя время на банальные слова, от которых ничто не изменится…

Говоря это, Довнар стоял возле окна, глядя на улицу, и услышал, как за его спиной что-то вдруг щелкнуло.

— Обернись, — потребовала она.

Довнар обернулся и увидел жуткий зрачок револьвера.

А выше сверкали блуждающие глаза Ольги Палем.

— Я не шучу, — сказала она. — На колени!

По выражению ее лица Довнар понял, что сейчас она способна на все, и он с грохотом пал перед нею ниц.

— Молись, — велела она ему.

Довнар подползал к ней, заклиная пощадить его:

— Олечка, счастье мое, светик… прости! Не надо…

— Считаю до трех. Если не сознаешься в том, что любишь меня, как раньше, я… я стреляю. Стреляю! Раз…

— Люблю! — закричал Довнар, в ужасе отпрянув от нее и забиваясь в угол. — Неужели не веришь? Люблю, люблю, люблю…

Ольга Палем отбросила «бульдог» на диван.

— Да врешь ты все, — устало сказала она. — Вылезай из угла… всю пылищу собрал. И не позорься… Я ведь чувствую, что твои слова не от любви, а от страха.

Довнару было стыдно, он отряхнул брюки от пыли.

— Вообще-то, — сказал он как можно равнодушнее, — ты, конечно, права. Я здорово испугался. Потому что ты сумасшедшая. Как говорят в народе, «с эфтакой-то бабы чего не станется?».

После каждого такого свидания его в сильном волнении поджидал студент Панов, радуясь видеть Довнара живым.

— Ох, смотри, Сашка, когда-нибудь не вернешься. Но я на твои похороны не пойду. С чего бы мне таскать гроб, в котором будет валяться такой здоровенный дурень…

Неожиданно Довнар повстречал в институте Кухарского.

— Молодой человек, — был его вопрос, — надеюсь, вы неукоснительно соблюдаете условия той подписки, которую дали во время оно в моем кабинете?

Довнар отвесил инспектору учтивый поклон:

— Конечно, ваше превосходительство. Стоит ли думать обо мне дурно? Я же благородный человек, умею держать слово.

— Очень рад и готов вам верить. Всего доброго.

16. ОСКОРБЛЕНИЕ

«Пале-Рояль» давно опостылел, но искать другое убежище не хотелось, а Кандинский, издалека чуя ее смятение, настойчиво зазывал в Одессу, порою казалось, что еще можно начать сначала — хоть с табачной лавки грека Катараксиса.

Теперь, когда ее навещала веселая прачка Маслова, она уже не отказывалась от водки, а потом, раскисшая и шлепогубая, Ольга Палем безжалостно потрошила перед прачкой свою загубленную душу, судила перед ней…

Судила — кого? Да, кажется, всех!