Студенты. Книга 1

Майор Головня покрутил головой и, найдя стул, подвинул его профессору.

— Садитесь. А вы, Тит Валентинович, вот сюда, на мое место.

И он посадил гостя за свой стол, где стоял самодельный стул в виде царского трона, с обитыми цветной тканью сиденьем и подлокотниками.

— Да нет, с дороги постоять хочется, насиделся в машине, — ответил Тит Валентинович.

Савва Николаевич, разглядывая обстановку кабинета, к своему удивлению отметил, что и кабинет начальника медсанчасти как две капли воды похож на кабинет начальника колонии, только в уменьшенном варианте, как говорят в народе — «те же щи, но пожиже». Когда-то давно родилось, а потом застыло своеобразное искусство быта тюремных обителей. Если бы не телефон, стоящий на полке, и телевизор в углу, то возникало ощущение, что в этом кабинете только что побывал Петр I после допроса своего сына Алексея.

Из медицинских принадлежностей здесь был фонендоскоп, повешенный почему-то на спинку стула, и бело-серый неглаженый медицинский халат.

Пока Савва Николаевич размышлял о превратностях судеб людей, попавших в колонию, дверь кабинета отворилась и без стука вошли двое: охранник и молодой человек в дорогом спортивном костюме. Охранник молча остановился у дверей, а молодой человек, пробормотав что-то вроде «привет всем», зашагал мимо всех прямо к креслу, где уже сидел Тит Валентинович. Тот торопливо встал. Парень протянул руку и они поздоровались.

— Давно здесь? — первым делом спросил парень.

— Да нет, сынок, только подъехали, — ответил Тит Валентинович и, показывая на Савву Николаевича, продолжил. — Знакомься. Доктор наук, профессор, осмотрит тебя, даст рекомендации и, возможно, будет тебя лечить. Не возражаешь?

— Нет, мне все равно, кто будет лечить, лишь бы помогло.

— Я надеюсь, что Савва Николаевич тот, кто поможет тебе.

Савва Николаевич понял, что ему пора переходить к делу.

— Я попрошу вас всех покинуть кабинет, если это возможно. Мне нужно осмотреть пациента.

— Нет проблем.

Тит Валентинович направился к выходу.

— А доктор Головня? — Тит Валентинович вопросительно посмотрел на Савву Николаевича.

— Нет, нет, пусть выйдут все. Я должен побеседовать с больным приватно…

Майор Головня, ни слова не говоря, надел фуражку и молча вышёл вслед за Титом Валентиновичем, ещё раньше выпустив за дверь охранника.

Оставшись один на один с пациентом, Савва Николаевич наконец сел за стол и предложил сесть молодому человеку на табурет рядом с собой. Тот послушно сел.

— Ну что ж, давайте я с вами побеседую, а потом осмотрю. Не возражаете?

— Что, раздеваться?

— Нет, пока не надо. Расскажите, как случилось, что вы заболели? И поподробнее.

— Да никак. Особенного ничего не было. Неделю назад Муха будит меня утром, говорит, мол, вставай, а я не могу. Слабость во всем теле…

— Кто такой Муха? — уточник Савва Николаевич.

— А это сосед по комнате. Мухин Витька. Мы с ним на пару живем, — пояснил молодой человек.

— А вас как зовут? — осведомился Савва Николаевич только лишь для того, чтобы поддержать тлеющую между ними связь.

Это как огонь, который никак не может заняться в дымном костре, сложенном наскоро из сырых дров, подожженных спичкой. Огонек где-то едва тлеет внутри костра, пуская едкий дым. Потом вспыхнет на какую-то секунду, если вдруг попадется сухой стебелек, и снова пропадет, спрятавшись вглубь в поисках сухого материала. Если такой костер не раздувать, то он погаснет.

Так и разговор с молодыми людьми: видимость есть, а результат нулевой.

— Зовут меня Эдик. А вас? Я не понял, когда отец о вас говорил.

— Савва Николаевич.

— А-а-а.

— Так, значит, утром вы, Эдик, не смогли встать. А потом что случилось?

— Муха… Витька, — поправился Эдик, — сказал дневальному, тот вызвал дежурного фельдшера. Пришёл Косорукий…

— Почему косорукий? Плохо что-то делает?

— Да можно сказать и так. У него фамилия Косоруцкий. Так вот он пришел, сунул мне градусник под мышку, а у меня температура ниже нормы.

— Сколько? — уточнил Савва Николаевич.

— Да он сказал, что 35 градусов. Мол, нечего прикидываться, вставай и иди на завтрак со всеми. А мне и не встать. Ну, послал я его куда следует, попросил Муху начальнику колонии сказать, что я заболел и чтобы он попросил отца приехать. Только тогда все забегали. Майор этот, Головешка, сам пришел. Давление измерил. Низкое, говорит, а отсюда, мол, у меня и слабость. К вечеру у меня, наоборот, температура до сорока поднялась, трясло так, что на койке подпрыгивал. А потом как холодный душ принял, замерз весь, не согреться. Муха свое одеяло на меня накинул, ничего не помогает. Мне таблетки сначала давали, а потом уколы ставить стали.

— Какие уколы? — попытался выяснить Савва Николаевич.