Все это выдумки насчет горла, концертмейстера и репетиций — ему стало это абсолютно ясно теперь. Надо было не отпускать ее или послать к Левчуку. Как он не догадался! Конечно, надо было послать ее к Левчуку… Может быть, никто и не придает особого значения тому, что он отпустил ее. Может быть, все поверили ее словам о больном горле. Может быть, и так. Но тот неприятный осадок, который он безуспешно пытался перебороть, возник вовсе не оттого, что кто-то мог плохо подумать о нем или о ней. Нет, не это было главное.
Он сам плохо подумал о ней. В первый раз — так плохо и так отчетливо.
И чтобы уйти от неприятных мыслей о Лене, Вадим решил думать о своем реферате. И сейчас же вспомнил, сколько раз бывал он с Леной вдвоем и они говорили о чем угодно, но только не о реферате. Иногда он заговаривал о нем непроизвольно, оттого что думал о своей работе все время, но сейчас же понимал, что ей это неинтересно. А как-то она сказала: «Вадим, а ты хвастун. Отчего ты все время заводишь разговор о своем реферате?» И он уже никогда при ней не заводил этого разговора. Надо бы зайти к ней после воскресника, узнать — может, она действительно заболела? А вдруг? Нет, неудобно идти в этом грязном ватнике, с грязным лицом, в сапогах. И потом… так все-таки можно думать, что она и вправду заболела. Нет, он не зайдет…
Занятый своими мыслями, Вадим не слышал веселых шуток и говора с разных сторон, неумолкающего смеха, задорной перебранки девушек. Где-то хохотал Лесик:
— Мак, это же газопровод, а не дорогая могила! И песок не сахарный — сыпь, не жалей!
— Отстань!
— Нет, вы посмотрите на редактора. Ой, умора!
Недалеко от Вадима работал Рашид. Делая длинные паузы, во время которых он выпрямлялся и сильным толчком сбрасывал с лопаты землю, Рашид рассказывал Гале:
— Мой дед копал землю. Каждый узбек — землекоп… В семь лет я взял кетмень… Кетмень видала? Э, лопата другая! А кетмень из куска стали делают, в кузнице куют… Надо над головой поднять, высоко, а потом вниз кидать. Он тяжелый, сам в землю идет.
— Наверно, очень трудно? Да? — спросила Галя.
— Трудно, конечно. Потом ничего… Мы канал строили летом… У нас знаешь какое лето? А в степи — вай дод, жара!.. Один час землю бросаем, пять минут перерыв, и так весь день… Как перерыв — падаем на землю, лежим, отдыхаем, тюбетейка на глаза… Потом сувчи бежит, мальчик, воду несет… Ведро с тряпкой, а вода все равно пыльная, желтая и теплая, как чай… Пьешь, а на зубах песок, плюешься.
— Какой ужас!
— Зачем ужас? Ничего, весело. Мы в палатках жили… Гуляли вечером, пели, а степь больша-ая… А сколько там этот… ургумчак называем… Паук такой желтый, мохнатый, как заяц прыгает… Паланга! Знаешь?
— Фаланга? Помню что-то, — сказала Галя. — По зоологии проходили.
— Да, он со всей степи набежал, нашу кухню услышал. Мы его где увидим — обязательно догоним, убьем. А потом, знаешь, кончили все — и вода пошла! Медленно так пошла-пошла, а мы рядом с ней идем, тоже медленно, и все поем, кричим не знаем что… А одна девочка — веселая такая, ох, красивая! — спрыгнула вниз и бежит перед самой водой, танцует. Ох, замечательно танцевала — как Тамара Ханум, лучше!..
Траншея между тем постепенно засыпалась. Труб уже не было видно под землей. Вадим велел двум ребятам взять трамбовки и утоптать первый слой. С соседнего участка доносился бас Лагоденко: он кого-то отчитывал, с кем-то бурно спорил.
Ему, наверно, очень хотелось первому закончить работу. И Вадим понимал, что объяснялось это не только обычным для Лагоденко стремлением быть впереди, но и желанием оправдаться после выговора, выполнить поручение бюро как можно лучше. На деревянном щите, прибитом к дверям двухэтажного дома, появился первый боевой листок — его выпустил Мак. Вадим издали прочитал большую надпись:
«Прошло два часа работы. На участке Белова началась первая трамбовка. Отстает бригада Горцева.
Выше темпы, товарищи комсомольцы. К
Вадим разделил свою бригаду на несколько групп, по десять человек в каждой. Лучше других работали группы Андрея и Рашида, хотя обе они состояли в большинстве из девушек. Через час устроили короткий перерыв. Вадим сам чувствовал усталость, но, странно, чем больше он уставал, тем легче, веселее ему работалось. Никто не спрашивал его о Лене, и он сам уже не думал о ней. С непривычки у него ломило спину. Стало жарко. Ему хотелось пить.
В три часа дня бригада Вадима первой закончила свой участок.
— Можете идти по домам, — сказал Левчук.
— Ну как? — спросил Вадим стоявших поблизости ребят.
— Надо бы помочь Горцеву, — сказал Андрей.
— Можно, — кивнул Лесик.
— Обязательно надо помочь! — сказала Марина. — Как же иначе?