Читаем Сценарий сериала. Как написать историю, достойную Нетфликса полностью

Наше отношение к пустоте и к себе самим также проходят через взаимодействие с тем, что мы считаем правильным и неправильным в других людях. Быть эмпатичным к тому, кто похож на тебя, кого ты одобряешь или кто тебе нравится, легко. Это не требует усилий. Трудная часть эмпатии появляется, когда нам нужно проявить сочувствие к тем, кого мы не одобряем, или к тем, кто открыто враждебен по отношению к нам. Персонажи должны попадать в ситуации, в которых непросто проявлять эмпатию, прощать и строить связи. Как в реальной жизни. При попадании персонажа в такую ситуацию появляется конфликт, выявляющий аспекты персонажа, которых мы могли не замечать ранее. И в пилоте, и до него мы должны спросить: „В каких ситуациях проявятся прежде невиданные аспекты эмоциональной жизни персонажа? Как можно поместить персонажа в ситуацию, выдергивающую его из зоны комфорта?“ „Оранжевый – хит сезона“, к примеру, делает и то и другое для усиления напряжения и комедийного эффекта. В комедии подталкивание персонажей делает ситуацию смешнее, а в драме повышает интенсивность, когда мы видим, что персонаж борется с моральной дилеммой или старается поступить правильно, хотя ему неприятно делать то, что от него просят.

<p>Неутолимый голод эго</p>

У всех нас амбициями управляет эго. Тем не менее успех, питающий эго, не заполняет экзистенциальную пустоту, и мы стремимся встроиться в структуру и получить силу через одобрение и принятие других. Мы определяем успех сквозь призму человеческого эго: в деньгах, в материальных вещах, в титулах и статусах на работе. Они отражают то, что в нашем мире неправильно. Мы определяем успех в материалистических терминах, противопоставляя их эмоциональным, в том числе эмпатии, состраданию и доброте. Первым в списке должно быть „как я могу помочь, как я могу выслушать, как я могу сострадать, как я могу общаться лучше?“. Но доброта и эмпатия не столь уважаемы, как успех, и даже не входят в его определение.

Подумайте, насколько сильную эмоциональную боль персонажи причиняют сами себе. Их внутреннюю бурю можно утихомирить, только если они будут рисковать, выходить из своей зоны комфорта и общаться с другими людьми. Обычно персонажу трудно это сделать. Поэтому первое впечатление о персонаже в пилоте – это не то, кто он на самом деле. Можно поискать в сюжете триггеры, высвобождающие подавленные эмоции. Мы хотим, чтобы персонаж сбросил маску и показал неудачную сторону своей жизни, неважно, насколько он силен. Например, в „Лютере“ мы видим Идриса Эльбу в роли замученного детектива Джона Лютера, и это захватывает, потому что он кажется таким сильным и непобедимым. Еще больше захватывает, когда он поставлен на колени и не уверен, хочет ли он жить или умереть, учитывая все, что он перенес в жизни. Он экстремальный, нигилистический персонаж, которому нужно научиться проявлять эмпатию, подобно Шерлоку (Бенедикт Камбербэтч) из одноименного сериала.

В ситкомах саморазрушительные и обреченные на провал поступки персонажей нужны им, чтобы чувствовать себя менее уязвимыми[55]. Принципиальная разница в том, что их поступки более дерзкие, поэтому в результате возникающий хаос выглядит забавно. Иногда мы смеемся над тем, как жалко это выглядит; мы все чувствуем себя жалкими в определенных ситуациях. Ситкомы, особенно более широкие, прибавляют красок и доводят персонажей и ситуации до крайности. Если конец пилота – худший кошмар протагониста, на протяжении всего сериала персонаж будет отчаянно расширяться или сжиматься и делать все, что от него зависит, чтобы не встречаться с пустотой. Отсюда рождается еще больше эмпатии. Мы понимаем эти чувства и опыт, потому что они универсальны. В идеале другие персонажи тоже ассоциируют с протагонистом свою экзистенциальную боль, выражая эмпатию и пытаясь лучше понять, что на самом деле происходит с протагонистом.

"Белая ворона“: охрененно аутентично!
Перейти на страницу:

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство