Она очнулась, лёжа на полу кухни, там, где падал светлый прямоугольник от уличного фонаря. Вокруг было темно до жути – будто она валяется где-то в грязной подворотне. Но мерное тиканье часов на стене выдавало, что Анжела у себя дома. Она сделала попытку шевельнуться, но что-то давило на грудь, сковывая движения. Что-то огромное, тёплое и неподвижное. Она с усилием высвободила руку, ничего не понимая. Что случилось? Почему она здесь, а не на кровати? И что… что за гадость, которая слипает пальцы руки?
Она поднесла ладонь к лицу при мертвенном свете луны. И закричала. На голове в едином порыве шевельнулись волосы. Рука была в крови – в ней был сжат кухонный нож с синей рукояткой. С лезвия капала остывающая кровь. На полу уже появилось несколько свежих тёмных пятен.
Потом Анжела увидела голову отца, которая тоже попала в прямоугольник обманчивого света. Отец скалился в жуткой улыбке, и между его крупных жёлтых зубов проступали красные потёки. Голова лежала под странным углом к шее. Язык вывалился изо рта, придавая отцу бесшабашно-озорной вид – будто он решил таким дурацким образом подшутить над ней. В свете луны язык отливал синим.
Не переставая кричать, Анжела выползла из-под неподвижного тела, которое лежало на ней. Мёртвая безвольная рука напоследок коснулась её бедра и сползла на пол. Она панически обернулась – ей показалось, что белые ледяные пальцы дрогнули и потянулись вслед за ней. Зазвенел нож, упавший на пол. Чёрный провал двери в гостиную приближался.
Как… что случилось?
В голове были лишь рваные обрывки, кружащиеся в безумном калейдоскопе. Шаги на лестнице. Она сама, повторяющая, словно под гипнозом, что убежит. Багровое лицо отца, его вылезшие из орбиты глаза. И – совсем другой отец, почти ласковый, с кривой ухмылкой, идущий вслед за ней, приговаривая: «Ну иди сюда… иди к папочке, Марго…».
Она долго тыкала пальцем на кнопку выключателя у ванной – всё не могла попасть. Наконец в комнате с кафельными стенами зажёгся свет, и она ввалилась внутрь, под спасительный покров электрического сияния. Ожесточённо выкрутила кран; поток холодной пенистой воды ударил на дно раковины. Она подставила руки под воду, чувствуя, как в кожу впиваются тысячи иголок. Вихрящийся поток окрасился в розовый цвет.
Анжела подняла взгляд на крохотное зеркальце, висящее над краном. Блестящая поверхность была пересечена чёрными трещинами. В его матовой глубине шевелилось что-то бесформенное… или ей это показалось? Она моргнула. Конечно, показалось – вот она сама, отражённая на зеркале. Волосы спутаны, к подбородку и к щеке прилипла кровь. В глазах страх, безумие и… торжество. Глаза убийцы. Она поднесла руку к лицу и вытерла кровь. Вот так лучше. Никто не заметит. Никто не узнает…
– Иди сюда… Ну же. Куда ты убегаешь? Всё равно тебе некому помочь.
– Папочка… Не надо, папочка… Только не снова, нет…
– Помнишь, что я говорил? За любым преступлением следует наказание. И плохие девочки, которые не слушаются папы, не исключение.
Кран поперхнулся и замолк. Последние капли воды проворно юркнули в отверстие водостока. Анжела отвернулась от зеркала, почувствовав невыносимое жжение в голове. Словно кто-то орудует внутри черепа отбойным молотком…
Она вышла из ванной. Часы показывали половину первого. Всего лишь полчаса… Не хватит, чтобы хорошо пообедать, но хватило, чтобы сломать ей жизнь.
Отец по-прежнему лежал на полу кухни, обратив к потолку своё необъятное брюхо. Кровавый след тянулся из-под него и вёл в гостиную – туда, где у перевёрнутой тумбочки лежал разбитый телевизор. Анжела посмотрела на вдавленный внутрь кинескоп и почувствовала необъяснимое облегчение. Нет больше викторин. Нет нескончаемой рекламной полосы и мыльных сериалов. Всего один удар.
Здесь всё и случилось. Ей таки удалось прорвать захлопывающуюся ловушку и выбежать из спальни. Почему-то она не подумала о том, чтобы убежать на улицу. В голове крутилась одна мысль: «Не позволяй это, не позволяй, НИ-ЗА-ЧТО!». Она влетела в кухню, увидела нож для нарезки хлеба, лежащий на столе, и схватилась за него, как за спасительную соломинку. Затем она повернулась к отцу, который, смачно ругаясь, шёл за ней. Увидев в руках Анжелы нож, он на секунду встал, как вкопанный. Но только на секунду…
– Так-так-так, – протянул он и сделал шаг вперёд, расплываясь в самой отвратительной из своих улыбок. – Что я вижу? Собралась убить меня?
– Не подходи, – хрипло сказала Анжела, пятясь боком в сторону гостиной, туда, где пространства было больше. Улыбка отца исчезла.
– Ты понимаешь, что я тебе за это сделаю, Анжела? А ну-ка брось нож.
– Нет. Ты…
Сорвавшись, она закричала:
– Не подходи, мразь! Свинья! Только посмей подойти и притронуться ко мне!
– Вот ещё, – он приближался медленной, гипнотизирующей походкой. – Брось нож, Анжела, иначе я за себя не отвечаю. Так отделаю, что не будешь видеть белый свет. Этого ты хочешь, да? Этого?