Струна

Лена вместо ответа лишь взглянула на меня. Совершенно беззащитный, растерянный, совсем детский взгляд. Именно вот детский — как у дошкольницы, которая потерялась в огромном супермаркете.

— Понимаешь, — наконец выдохнула она, — это же совсем другое. То работа, служение… а то жизнь. Струна дает нам силу не для того, чтобы ее на свои цели тратить. Неужели Кузьмич тебе об этом лекцию не читал?

Я молча кивнул. Читал, еще как читал. Бескорыстие, чистые руки, холодная лысина… Всё правильно, но не доводить же до абсурда! Я честно попытался представить смиренного Женю, трепещущего перед автобусным хамом. Не получилось. Струной бы, конечно, не махал, но уж остальное… Есть у него изящное выражение «выписать в дыню». И выписал бы… в десяти экземплярах. Это нетрудно, когда тело твое натренировано в спортзале «Струны», когда возможные милицейские разборки мгновенно снимутся звонком, когда, в конце концов, ты ощущаешь себя не просто каким-то там Васей, Женей, Костей, а человеком Струны, Хранителем. У тебя светлая миссия, а тут какое-то пьяное отродье настройку сбивает…

— Как это ты себе представлял? — снова заговорила Лена. — Что я бью этого дядечку пяткой в лоб? Интеллигентная дама, в присутствии народа? Или обложить его на подзаборной фене? И потом мыть рот с мылом? Ну противно это, пойми! Нет, ну всякие есть штучки у нас, со стороны незаметные, но эффективные. Энергии Струны много чего могут… только вот не для того они даны. Вот если бы этот кретин при нас ребенка обидел…

Или мне показалось, или и впрямь в ее голосе проскользнули мечтательные нотки. Да, за ребенка Елена Ивановна горло порвет только так. Ребенок — это карт-бланш, это неограниченный доступ. Можно разрешить себе и некоторую избыточную жестокость…

— А самое главное — я элементарно растерялась, — продолжала Лена. — Я, наверное, тебе этакой крутой девахой казалась, да? Феминистка-пофигистка? Бой-баба? Да маска это, Косточка ты мой, маска! Профессиональный инструмент. Удобная маска, между прочим. При нашей-то специфике… А в жизни я не такая. Я даже тараканов боюсь, — призналась она. — И еще много кого. А сегодня тем более… Я же давно сама на силовые акции не ездила… немножко потеряла форму.

— Это ты-то? — присвистнул я, озадаченный в равной степени и ее словами, и обращением «Косточка». — Я сегодня смотрел на тебя и восхищался! Прямо боевая машина!

Комплимент, однако, вышел сомнительным. Вот так у меня всегда — хочу как лучше…

— Ну да, боевая машина, — вздохнула Лена. — Но это ведь только одна программа. А отработала она — и ты как бы нажимаешь кнопку и переключаешься на себя настоящую. Только потом такой отходняк бывает… словно мешки с картошкой целый день таскала… Чего так смотришь? Мне однажды пришлось… А когда еще и давление скачет, и вегетодистония… Хорошо, что ты со мной поехал. А то я просто не знаю, что было бы… разревелась бы как девчонка. Кстати, мы пришли уже.

И впрямь — невдалеке громоздилась пятиэтажное бетонное строение. Не будь там нормального размера окон — легко примешь за тюрьму. Но здесь это называется отель «Коломбина».

То есть бывший Дом Колхозника.

Внутри всё тоже продолжало традиции соцреализма. Тусклого окраса стены, матовые плафоны под потолком, пальма в деревянной кадке. А возле лестницы — большое, в человеческий рост, зеркало. Наверное, считается шиком. «Ах, вестибюль мой, вестибюль, окруженный декоративной решеткой»… то есть на языке оригинала сени новые, кленовые. Эти сени уж во всяком случае новыми не были. Равно как и суровая тетка, сидевшая за стойкой дежурной, возле доски с ключами.

Оторвавшись от газеты с кроссвордом, она окинула нас оценивающим взглядом. Похоже, мы оба ей не понравились. Поджав и без того тонкие, вымазанные лиловой косметикой губы, она вдруг выдала неожиданно хриплым голосом:

— Гражданочка!

Лена, снимавшая с гвоздика ключ, недоуменно повернулась в ее сторону.

— Я к вам обращаюсь, гражданочка из двести восемнадцатого! У нас тут распорядок! Чтобы после одиннадцати никаких мне тут гостей! Сама поднимусь, проверю! А то милицию…

Господи! Ну прямо заповедник социализма! Я даже чуть умилился. Словно машина времени перебросила меня на десять лет назад, в счастливое прошлое. Никаких инфляций, Дальнегорсков, никакой Заводской площади… И никаких «Струн», ясное дело. Как мы тогда, молодые щенята, спешили жить! Как издевались над издыхающим режимом, как верили в полярное сияние миражей…

А потом, случайно посмотревшись в зеркало, я поймал в нем отражение Лены. Та очень спокойно повернулась к дежурной и всего-то лишь спросила:

— Вы что-то сказали? — и посмотрела на тетку.