Вторая строфа параллельна первой по структурной схеме «поэт – мир»61. Однако решение здесь совершенно иное. Если в уравнивании Испании и Чехии подчеркивается не конкретно-географическое, а политико-символическое содержание, то в антитезе:
левый член выступает как географически-конкретный, а правый – как предельно обобщенный, причем обобщенность эта – пространственная (свет = мир). Зато в оппозиции:
он уже раскрывается, как несущий световую семантику62. Антитеза:
гора, затмившая – свет
придает «свету» новый семантический признак – включает его в некоторую пространственную ограниченность, за пределами которой – «не свет», типа «не весь в окошке белый свет» (Твардовский). Кроме того, этот стих вводит некоторую характеристику поэтического субъекта, его пространственной точки зрения:
Фонологическое сближение:
Троекратное повторение «пора» при полном словарном лексико-семантическом совпадении слов раскрывает единственный дифференциатор – интонацию. А зафиксированная таким образом интонация позволяет включать в значение слова не присущий ему в естественном языке модальный признак категоричности, энергии утверждения, который не только введен, но и количественно градуирован по восходящей линии.
Стих представляет собой двойную цитату, и семантика его раскрывается из внетекстовых связей. В первую очередь Цветаева, конечно, имеет в виду слова Ивана Карамазова: «Да и слишком дорого оценили гармонию, не пo карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно <…>. Не бога я не принимаю, Алеша, а только билет Ему почтительнейше возвращаю»63.
Но слова Ивана Карамазова – вольная переделка знаменитого места из письма Белинского к Боткину от 1 марта 1841 года: «Благодарю покорно, Егор Федорович, – кланяюсь вашему философскому колпаку; но со всем подобающим вашему философскому филистерству уважением честь имею донести вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лестницы развития, – я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр., и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головою»64.
Сопоставление стиха Цветаевой с ее источниками убеждает нас не только в совпадении, но и в знаменательном расхождении мысли.
Следующие две строфы, связанные единством значений, анафорическим началом «отказываюсь» и параллелизмом синтаксических структур, построены как трансформации первого – и центрального – стиха:
И лексическое и грамматическое (инфинитив) значение слова «быть» подчеркивает признак универсальности. Слово «быть» в своей семантической обобщенности и всеобщности становится почти местоимением: оно заменяет
Однако это не просто отказ от мира, а отказ от мира, в котором торжествует фашизм. Поэтому «быть», оставаясь обобщенно-философским, развертывается во все более конкретную и распространенную цепь значений
Вся эта цепь синонимов (вертикальный столбец) раскрывает общность и специфику смысловых ступеней. «Бедлам» – мир сумасшедший и нечеловеческий, а отказ «жить» в нем – простая невозможность существовать в этом мире.
Следующий синонимический ряд дает гораздо более конкретную в социальном смысле характеристику окружения действия. «Волки площадей» – сочетание этих лексических единиц активизирует признаки хищности и улицы. Но глагольный инфинитив находится уже в ином отношении к этой группе (ср. внетекстовое «с волками жить – по-волчьи выть») – это не простое соприсутствие, а соучастие. Теперь «быть» уже означает