И в разбираемом нами тексте грамматическая упорядоченность семантизируется двумя способами: за счет «естественной» интерпретации категории «актив – пассив», «личные формы – безличные формы» и в связи с другими конструктивными уровнями данного текста.
Большое значение для интерпретации семантики грамматических форм имеет лексика текста.
Грамматическая конструкция дает осмысление этих стихов в противопоставлении пассивным и безличным построениям. «Я» и «он» выступают здесь как два субъекта в двух параллельных предложениях. Им приписаны одинаковые с точки зрения грамматической формы предикаты (личные и активные); категория глагольного времени в стихотворении не значима, так как весь текст выдержан в одном прошедшем, за исключением последнего стиха, о котором речь будет идти особо. Однако переход к анализу на лексическом уровне позволяет сделать ряд уточнений.
«Он» и «я» не только уравниваются, но и противопоставляются. Прежде всего следует отметить своеобразный синтаксический палиндром:
Конструкции, в которые включены «я» и «он», не только подобны, но и зеркально противоположны. Но еще резче противопоставление на уровне семантики.
Глаголы «лежал – стоял», единые в грамматической антитезе их второй и третьей частям стихотворения, семантически антонимичны. При этом антонимичность эта особого рода: из нее еще не следует с очевидностью, имеем ли мы дело с противопоставлением только положений и действий этих «я» и «он» («он лежал, а я стоял» – типа: «Кто кивер чистил весь избитый, кто штык точил, ворча сердито») или же «стоял» и «лежал» являются метонимической заменой другой антитезы: «я был жив – он был мертв». Противопоставление построено так, что оба эти, весьма различных, понимания могут иметь место. «Он» и «я» выступают как равноправные. То, что их двое, заставляет предположить равную степень одушевленности (сочетание: «нас было двое – я и труп» семантически невозможно). Состояние «лежал без движенья» сопровождается уточнением «как будто по тяжкой работе руки свои опустив». Все это подчеркивает семантику жизни в глаголе «лежал», хотя читатель не только из-за сравнительного с оттенком условности союза, «как будто», но также из посвящения покойному поэту знает о подлинном смысле противопоставления. Однако с третьего стиха двузначность резко снимается:
«Он» из второго субъекта, равноправного с «я», превращается в объект, выраженный местоимением в косвенном падеже: «я стоял над ним». Не случайно именно в этом месте появляется «один», а «он» превращается (из «второго») в «мертвого». Эта однонаправленность действия выражена двумя способами: 1) грамматически – антитезой: «активное действие – пассивное действие» – «я смотрел в глаза – были закрыты глаза» и 2) лексически: вместо взаимного отношения «я» и «он» в 1–2 стихах – одностороннее. «Я смотрел ему в глаза, но его глаза не смотрели на меня»: «были закрыты глаза».
Далее происходит новое уравнивание «я» и «он», но уже не как равноправно-активных, а в качестве равноправно-пассивных:
При этом если в лично-активной грамматической конструкции центром действия было «я», то в безлично-пассивной «я» становится лишь созерцателем сопричастного основному действию «его». Стихи 7, 8, 9, 10 дают грамматическую антитезу: действия, выраженные глаголами в активной форме, отвергаются (они даны в отрицательной форме) – реально происходящее выражается пассивным оборотом:
«Горел» и «сиял» выступают в определенном плане как синонимы, выделяя общий семантический признак пламени и света, метафорически приписываемый «вдохновенью» и «уму», которые понимаются как синонимы. Не разбирая во всем объеме характера того семантического сдвига, который порождается этим вторичным синонимизмом, отметим лишь, что под влиянием грамматической антитезы
Далее следует группа безличных глаголов (или структурно им приравненных форм), которые охватывают оба центра текста: