Строки, написанные кровью

— Ломаешь нары, уродуешь их, — закричал полицай, влезая ко мне на нары. — Ну-ка чего ты написал?

Я вернусь к тебе, Россия,
Я вернусь в твою семью.
Но пока штыки стальные
В грудь направлены мою.

Полицай прочитал стихи и перевел коменданту, фельдфебелю СС, мол, зовет всех бежать в Россию. Фельдфебель, вытаращив глаза, заорал:

— Ложись!

Я подошел к скамье, на которой запеклась кровь.

— Снять рубаху, — приказывает полицай.

Снимаю рубаху, ложусь животом вниз. Я могу вскрикнуть после первых ударов, чтоб прекратилось избиение, но я никогда даже в детстве от боли не плакал и не кричал, а тут… Я прикусил губы и сильней прижался к скамье. Удар за ударом с двух сторон сыпались на мою костлявую спину. Я молчал. Вдруг порка прекратилась. На смену уставшим палачам пришли другие. С правой стороны встал полицай Дмитриенко, трусливый высокий и тонкий, как хлыст, парень. Нет, повторного истязания мне не выдержать. Только полицай занес над головой плеть, я повернулся в его сторону и вместе со скамьей упал ему под ноги. Он с перепугу отбежал к порогу. Фельдфебель и офицеры расхохотались, а я тем временем скорей в строй. Полицай было хотел вывести меня из строя, но крепкие руки друзей держали меня.

После, окровавленный, я лежал на нарах и слушал, как матрос Яшка дочитывал стихотворение, написанное гвоздем на боковой доске нар:

О тебе грущу, и грусти
Нет конца и края нет.
Даже в сваренной капусте
Узнаю твой сок и цвет.

Я борюсь и я осилю
Смерть костлявую в плену.
Как же я хочу в Россию,
На родную сторону.

Не страшит солдата холод,
Смерти я не побоюсь.
Через пытки и сквозь голод
Я на Родину вернусь.

На свободе быть хочу

В детстве мой дед Кузьма рассказал мне легенду о человеке, которого схватил черти и посадили в железную избу без окон дверей. Но чтобы он не задохнулся и видел, как они веселятся на воле, сделали небольшое отверстие в стене. Всю жизнь они строили этот дом и всю жизнь охотились за веселым человеком с красивыми крепкими белыми зубами, Черти добились своего, они порой не давали человеку глянуть на солнце — закрывали собой отверстие. Но человек не забывал о свободе. И решил он любыми путями уйти из неволи. Он стал выбирать минуты, когда черти уходили на обед, и грыз железо, не жалея здоровья, сил и зубов. С каждым днем отверстие становилось шире. И вот уже голова могла пролезть.

В начале весны у чертей был какой-то чертовский праздник. Тогда-то человек, расширив зубами отверстие, и вылез на свободу. Но вылез он без единого зуба. Он долго шел навстречу солнцу и улыбался. Солнцу понравился такой упрямый и смелый житель земли, и оно в награду за настойчивость вставило ему новые, золотые зубы, сказав:

— Носи, человек, ты достоин их!

Эту легенду я рассказывал много раз в камере, добавляя иногда свое.

Как-то ко мне подсел худощавый парень по кличке Волчок.

— А мы-то вроде тоже люди, — сказал он, — а не можем на свободу. Деревянные стены не осилим.

Долго Волчок выкладывал свои планы и замыслы.

— А ты кем работал? — спросил я.

— Слесарем.

— Ты же имел дело с металлом, можешь что-нибудь придумать вроде ключей, чтобы гайки отвернуть.

— Какие? Зачем?

Я подвел Волчка к окну. Сквозь решетку светило угасающее солнце, садившееся за выпуклое, перепаханное поле. Издалека шли черные разрозненные тучи.

— Видишь! — показал я Волчку на две палочки, которые лежали на песке около проволочного ограждения на расстоянии полметра друг от друга.

— Вижу.

— Вот при помощи этих палочек приподнимаем проволоку и уходим ночью на волю.

— А как из камеры?

— В том и вопрос, как из камеры. Надо отодвинуть решетку и вылезти в окно. Но она, проклятая, привернута болтами. И болты не повернешь, они врезаны глубоко в доску. А гайки отвернуть ночью нельзя, они с той стороны.

— Все четыре болта снимать? — спросил Волчок и тут же добавил: — А зачем четыре, два нижних достаточно, чтобы вылезти.

Два дня Волчок ходил сам не свой. Он что — то искал во дворе, копался в земле, стараясь, видно, найти нужный инструмент. Наконец, он подошел ко мне и сказал:

— Отвернем гайки и переставим болты наоборот. Шляпки их будут со двора, а гайки в камере. Ночью отвернем гайки, приподнимем решетку, и вылезай в добрый путь на свободу, — Волчок говорил горячо, с уверенностью.

Я с недоумением посмотрел на него.

— Не веришь? — спросил он. — Докажу.

Волчок отошел от меня и скрылся во дворе за углом барака. Через три часа, войдя в камеру, я увидел двоих военнопленных, разглядывавших что-то на решетке окна.

— Что тут?

— Смотри, Волчок придумал, — сказал один из них.

Оказывается, они рассматривали исцарапанную гайку, торчавшую на месте болта.

Теперь я понял, что Волчок — настоящий слесарь. В таких условиях и сделать ключ. Это же чудеса!

— Где он? — спросил я.