Строки, добытые в боях

Фронт близится. Стекол дрожанье.
И, значит, деревне — гореть.
Дорогой текут каторжане,
и пляшет фашистская плеть.
Полозья, и ноги босые,
и вьюга, как плач вековой.
И кажется, стала Россия
бездомной толпой кочевой.
Узлы. И лохмотья. И шубы.
И впалые щеки ребят…
Но стиснула ненависть зубы,
но губы проклятьем горят!
И после привала ночного,
прикладами строя ряды,
заметят конвойные снова
сбежавшие в рощу следы.
И каски надвинут в тревоге:
они ли конвойные тут?
Не их ли по русской дороге
уже на расплату ведут?..

1942

Немецкий тыл

Лето

И лето. И птицы. И мята. И зной.
Клубника рассыпана жаром в траве.
У сосен от пряной настойки земной,
от пьяного ветра шумит в голове!

Но немец с фургоном обходит леса,
шагает, распаренный, у колеса,
глядит, как на пенную кружку в пивной,
на мой закипающий полдень хмельной.

И кажется, пахнет и мята, как труп,
береза — в бинтах, и в ожогах — сосна,
клубнику ребята не рвут поутру —
клубника ребячею кровью красна.

Так будь вездесущим, закон наш лесной:
ложись за березой и стань за сосной —
клубника и мята тебя, земляка,
упрячут. Лишь целься наверняка!

1942

Немецкий тыл

Мать

Жен вспоминали
   на привале,
друзей — в бою.
   И только мать
не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.

Но было,
что пред смертью самой
видавший не один поход
седой рубака крикнет:
— Мама!

…И под копыта упадет.

1942

Немецкий тыл

Второе письмо ровеснику

Ты дошел до Берлина —
есть правда над нашей судьбой.
Где ты был,
как ты выжил в проклятом году невоспетом?
В партизанских болотах?
В лесах, окруженных пальбой?
В отступающих армиях?..
Впрочем, не стоит об этом.

Вспомним снова о детстве:
за домом скулила пила,
топоры говорили в бору,
что спокойствие — небыль.
Даже тополь был воткнут в осеннюю синь,
как стрела,
а упрямая радуга
луком натянута в небе!

Мы со свистом
и с гиком врубались в кусты у реки.
И клинки находили,
в крапиве бродя по колени.
И за мудрой махоркой
в беседах своих старики
от рожденья военным
считали мое поколенье.

Сорок первый войдет еще
в наши тревожные сны.
Боль и горечь узнал ты
в далеком году
   невоспетом.
Но, рожденные в битвах,
мы были для битв рождены.
Ты в Берлине!
И, значит,
судьба поколения в этом!

Май, 1945

Михаил Львов