Строки, добытые в боях

Я говорил от имени России,
Ее уполномочен правотой,
Чтоб излагать с достойной полнотой
Ее приказов формулы простые.
Я был политработником. Три года —
Сорок второй и два еще потом.
Политработа — трудная работа.
Работали ее таким путем:
Стою перед шеренгами неплотными,
Рассеянными час назад
   в бою,
Перед голодными,
   перед холодными,
Голодный и холодный.
   Так!
     Стою.
Им хлеб не выдан,
   им патрон недодано.
Который день поспать им не дают.
И я напоминаю им про Родину.
Молчат. Поют. И в новый бой идут.
Все то, что в письмах им писали из дому,
Все то, что в песнях с их судьбой сплелось, —
Все это снова, заново и сызнова,
Коротким словом — Родина — звалось!
Я этот день,
Воспоминанье это
Как справку
   собираюсь предъявить,
Затем,
   чтоб в новой должности — поэта —
От имени России
   говорить.

Госпиталь

Еще скребут по сердцу «мессера»,
Еще
   вот здесь
     безумствуют стрелки,
Еще в ушах работает «ура»,
Русское «ура-рарара-рарара!» —
На двадцать
   слогов
     строки.
Здесь
ставший клубом
бывший сельский храм —
Лежим
   под диаграммами труда,
Но прелым богом пахнет по углам —
Попа бы деревенского сюда!
Крепка анафема, хоть вера не тверда.
Попишку бы лядащего сюда!
Какие фрески светятся в углу!
Здесь рай поет!
   Здесь
    ад
      ревмя
       ревет!
На глиняном нетопленном полу
Томится пленный,
   раненный в живот.
Под фресками в нетопленном углу
Лежит подбитый унтер на полу.
Напротив,
   на приземистом топч'aне,
Кончается молоденький комбат.
На гимнастерке ордена горят.
Он. Нарушает. Молчанье.
Кричит!
   (Шепотом — как мертвые кричат.)
Он требует, как офицер, как русский,
Как человек, чтоб в этот крайний час
Зеленый,
   рыжий,
     ржавый
       унтер прусский
Не помирал меж нас!
Он гладит, гладит, гладит ордена,
Оглаживает,
   гладит гимнастерку
И плачет,
   плачет,
     плачет
       горько,
Что эта просьба не соблюдена.

А в двух шагах, в нетопленном углу,
Лежит подбитый унтер на полу.
И санитар его, покорного,
Уносит прочь, в какой-то дальний зал,
Чтобы он
   своею смертью черной
Нашей светлой смерти
   не смущал.
И снова ниспадает тишина.
И новобранцу
   свидетельствуют
     воины:
— Так вот оно
   какая
     здесь
       война!
Тебе, видать,
   не нравится
     она —
Попробуй
   перевоевать
     по-своему!

«Есть!»

Я не раз, и не два, и не двадцать
Слышал, как посылают на смерть.
Слышал, как на приказ собираться
Отвечают коротеньким «Есть!».

«Есть!» — в ушах односложно звучало,
Долгим эхом звучало в ушах,
Подводило черту и кончало:
Человек делал шаг.

Но ни разу про Долг и про Веру,
Про Отечество, Совесть и Честь
Ни солдаты и ни офицеры
Не добавили к этому «Есть!».

С неболтливым сознанием долга,
Молча помня Отчизну свою,
Жили славно, счастливо и долго
Или вмиг погибали в бою.

«…В этой войне…» (В. Быков)