Строители моста

Попугай снова закричал и замахал крыльями, а тигрица, плотно прижав уши к голове, злобно зарычала.

Откуда-то из тьмы появились раскачивающийся большой хобот и блестящие клыки, и тихое ворчание нарушило тишину, наступившую за рычанием тигрицы.

– Мы здесь, – сказал низкий голос, – великие. Единственный и многие. Шива, отец мой, здесь с Индрой. Кали уже говорила. Гануман также слушает.

– Каши сегодня без своего котваля! [1] – крикнул человек с бутылкой вина, бросая свою палку; остров огласился лаем собак. – Окажите ей правосудие богов!

– Вы молчали, когда они оскверняли мои воды! – заревел большой крокодил. – Вы не подали признака жизни, когда мою реку заключили в стены. У меня не было никакой поддержки, кроме собственной силы, а ее не хватило – силы матери-Гунги не хватило против их сторожевых башен. Что мог я сделать! Я сделал все. А теперь, небожители, всему конец.

– Я приносил смерть. Я развозил пятнистую болезнь из одной хижины их рабочих в другую, и они все-таки не остановились. – Хромой осел с разбитым носом, вылезшей шерстью, кривоногий, спотыкаясь, выступил вперед.

– Я извергал им смерть из моих ноздрей, но они не останавливались.

Перу хотел подняться, но опиум сковывал его члены.

– Ба! – сказал он, отплевываясь. – Это сама Ситала, Мать-оспа. Есть у сахиба платок, чтобы закрыть лицо?

– Не помогло! В продолжение целого месяца они дарили мне трупы, и я выбрасывал их на отмели, а работа их все продвигалась. Демоны они и сыны демонов! А вы оставили мать-Гунгу одну на посмешище их огненной колесницы. Правосудие богов на этих строителей мостов!

Бык прожевал жвачку и медленно ответил:

– Если бы правосудие богов настигало всех, кто смеется над священными предметами, на земле было бы много темных храмов, мать.

– Но это больше чем насмешка, – сказала тигрица, протягивая лапу. – Ты знаешь, Шива, и вы также, небожители, вы знаете, что они осквернили Гунгу. Они, конечно, должны быть отведены к истребителю. Пусть судит Индра.

Олень отвечал, не двигаясь:

– Как долго продолжалось это зло?

– Три года по счету людей, – сказал крокодил, плотно прижавшись к земле.

– Разве мать-Гунга собирается умереть через год, что так стремится отомстить сейчас же? Глубокое море еще только вчера было там, где она течет теперь, а завтра – как считают боги то, что люди называют временем – море снова покроет ее.

Наступило долгое безмолвие; буря улеглась, и полный месяц стоял над мокрыми деревьями.

– Судите же, – угрюмо сказала река. – Я рассказала о своем позоре. Вода все спадает. Я не могу ничего больше сделать.

– Что касается меня, – то был голос большой обезьяны, сидевшей в храме, – мне нравится наблюдать за этими людьми, вспоминая, что и я строила немало мостов во время юности мира.

– Говорят, – прорычал тигр, – что эти люди явились из остатков твоих армий, Гануман, и потому ты помогал им.

– Они трудятся, как трудились мои армии, и верят, что их труд прочен. Индра слишком высоко, но ты, Шива, знаешь, что земля покрыта их огненными колесницами.

– Да, я знаю, – ответил бык. – Их боги научили их этому.

Среди присутствующих раздался смех.

– Их боги! Что знают их боги? Они родились вчера, и те, кто создал их, вряд ли успели остыть, – сказал крокодил. – Завтра их боги умрут.

– Ого! – сказал Перу. – Матушка-Гунга говорит дельно. Я сказал это падре-сахибу, который проповедовал на «Момбассе», а он попросил Бурра Малума заковать меня за грубость.

– Наверно, они делают такие вещи, чтобы быть угоднее богам, – снова сказал бык.

– Не совсем, – выступил слон. – Они делают это для выгоды моих «магаджунс» – моих толстых ростовщиков, которые поклоняются мне каждый новый год, когда рисуют мое изображение на первых страницах своих счетных книг. Я смотрю через их плечи при свете ламп и вижу, что имена в этих книгах – имена людей из далеких мест, потому что все эти города соединены между собой огненными колесницами, и деньги быстро приходят и уходят, а конторские книги становятся толсты, как… как я. А я – Ганеса, приносящий счастье – благословляю мои народы.

– Они изменили лицо земли – моей земли. Они убивали и строили новые города на моих берегах, – сказал крокодил.

– Это только перемещение грязи. Пусть грязь копается в грязи, если это нравится грязи, – ответил слон.

– А потом? – сказала тигрица. – Впоследствии увидят, что матушка-Гунга не может отомстить за оскорбление, и отойдут сначала от нее, а потом постепенно и от всех нас. В конце концов, Ганеса, мы останемся с пустыми алтарями.

Пьяный человек, шатаясь, поднялся на ноги и громко икнул в лицо собравшимся богам.

– Кали лжет. Моя сестра лжет. И этот мой посох – котваль Каши, и он ведет счет моим пилигримам. Когда наступает время поклоняться Бхайрону – а это бывает всегда, – огненные колесницы двигаются одна за другой и каждая везет тысячу пилигримов. Теперь они уже не ходят пешком, но ездят на колесах, и моя слава все возрастает.

– Гунга, я видел твое русло у Приага почерневшим от пилигримов, – сказала обезьяна, наклоняясь вперед, – а не будь огненных колесниц, они приходили бы медленнее и в меньшем количестве. Помни это.